Владимир Черкасов - Опер против «святых отцов»

Мариша делилась с духовником своими наваждениями — сплошь эротического характера. Развратные сцены якобы преследовали девицу во сне, и она, описывая их, просила расшифровать Феогена, что именно они ей пророчили. Например, она рассказывала, как берет во сне мужской член в рот, и тут же интересовалась:

— Как же возможно — в рот? Ведь мы принимаем этими губами святое причастие.

Или живописуя, как с ней сношаются через заднепроходное отверстие, задавала якобы бесхитростный вопрос:

— Ведь это содомский грех! Или с женщиной можно совокупляться и в это место?

Феоген, парень в соку, потел от ее рассуждений. А что он, монах, знал и в таких делах мог «расшифровывать»? Правда, насчет заднепроходных отверстий он достаточно наслушался в церковной среде, где гомиков хватает. И Феоген подхватывал:

— Не положено отдаваться в зад женщине.

— А если это муж и жена — одна плоть? — вела дальше Мариша. — Разве не все им дозволено в ласках?

Потом Шкуркин потеть перестал, уже вожделенно представляя, каков зад у Мариши и все остальное, скрытое под грубым платьем. Однажды ночью он зашел к ней в келью, и Мариша вынырнула совершенно обнаженной из-под одеяла. Феоген ослепился статью ее тела с тяжелыми чашами грудей, веерными тугими бедрами. А вскоре монахиня забеременела, был скандал.

Мариша ушла из монастыря, а Феогена опять вернули в подмосковную Лавру. Тут он — под насмешливыми взорами самых ехидных из братии — три года замаливал проступок. О Марише знал лишь, что она сделала аборт и живет в Москве.

После перестройки карьера Шкуркина неожиданно пошла в гору. В Отделе внешних церковных сношений Московской патриархии вспомнили его бурную работу с иностранцами и перевели к себе. Феоген Шкуркин в новых условиях российской жизни и церковного предпринимательства оказался незаменим, из иеродиакона быстро стал архидиаконом, потом архимандритом. И тут на него опять «наехала» Мариша.

Феоген уже обзавелся шикарной арбатской квартирой и дачей на Рублевке, когда однажды вечером к нему неожиданно зашла бывшая пассия. Но теперь это была не монахиня Мария. Юбка, подчеркивающая умопомрачительные бедра, бюст, колышущийся под шелком блузки, походка, откровенный взгляд — все било в сердце Шкуркина, не забывшего ее жарких ласк в плохо натопленной келье.

Их снова закружила страсть, но заматеревший архимандрит сумел опомниться и переместил подругу на дачу, которая и стала постоянной обителью Мариши. Сегодня утром она впервые устроила Шкуркину по телефону скандал и ехала к нему сейчас на Арбат для серьезного разговора.

Впрочем, Феоген особенно и не настаивал, чтобы Мариша дожидалась его на даче, потому что стосковался по ней. Только что он вернулся из очередной загранкомандировки, где переводчицей у него была лихая девица, прямо заявившая архимандриту, что еще никогда с монахом не спала. Она заглянула к нему ночью в номер в пеньюаре на голое тело, Феогену стоило больших усилий выгнать ее, но та словно обострила роковое влечение Шкуркина к Марише, с которым он годами безуспешно боролся.

Так Феоген, поджидая любовницу, и на этот раз ничего не решил в отношении ее.

Мариша открыла дверь квартиры своими ключами, и до Феогена в гостиной долетел запах ее духов «Кензо». Оглаживая бороду, он встал, собираясь выглядеть чинно. Но когда Мариша стрекозой впорхнула, разок крутанувшись на каблуках, маня лирой бедер в узком платье, он растаял и горячо обнял ее тело.

— Феогенюшка, — пропела Мариша, давя ему на подрясник дынями бюста, — я хочу жить в Москве. На даче скучно и холодно.

Шкуркин целовал ее прохладную высокую шею, мял во вспотевших руках и молчал. Мариша отстранилась, села в кресло, закинув ногу за ногу, в обтянутых шоколадного цвета колготках. Феогену тут же захотелось их раздвинуть, но он сдержался. Сел напротив и пробурчал:

— Это невозможно, у меня бывают люди из патриархии.

— Ну, не знаю. Я от тебя за десятки километров больше не могу.

— Причуда, дорогая. Тебе нужно там только ночевать, а днем и вечерами мы в Москве часто вместе бываем.

Она капризно надула вишневые губы.

— Я больше так не могу. Хочу все время спать с тобой.

— Мариша, — печально произнес Шкуркин, — ведь ты знаешь мой монашеский сан.

Мариша легким движением скинула туфли, подняла ноги и положила их на журнальный столик, потом согнула одну в колене, и от этого движения у Феогена занялось дыхание.

— Мне нужно с дороги принять душ, — вдруг заявила она и ушла в ванную.

Когда Мариша оттуда вышла, то на ней были одни черные чулки с кружевными резинками, контрастно оттеняющими ее молочные ляжки. Она качнула попой и, приоткрыв рот, потрогала себя за соски грудей. Феоген раздевался, цепляясь за крючки своего одеяния.

— Ты же была в коричневых колготках, — сдавленно прохрипел он.

— Эти специально для тебя надела.

Мариша подошла к аэродрому кровати и оперлась о ложе руками, волосы рассыпались льняным водопадом по узкой спине. Феоген схватил ее сзади за бедра и стал целовать в ложбинку над ягодицами и ниже.

Потом Мариша легла на спину, приподняв и широко расставив ноги. Шкуркин вонзился в центр ее клумбы, оттороченной черной полоской волос. Он брал, рвал эти цветы, скатывая края чулок к круглым плящущим коленям Мариши. Чернота чулок, спущенных жгутами, взвихряла его еще больше. Когда Мариша стонала и вскрикивала, Феоген словно проваливался в пряный дурман.

Засыпая, Мариша ласково спросила:

— Так я останусь у тебя хотя бы на пару деньков?

Феоген ответил ей длинным нежным поцелуем.

Шкуркин крепко спал, когда Мариша тихо встала с кровати и проскользнула в кухню. Там она набрала номер по сотовому телефону, прислушиваясь, не проснулся ли Феоген. Ей ответили, Мариша сказала в трубку:

— Нормально, Сверчок. Пробуду у него минимум пару дней.

Человек по кличке Сверчок проговорил хриплым голосом:

— Лады. Стрелка, где договаривались.

Мариша начала игру с Феогеном Шкуркиным, а въедливый лейтенант Топков нащупал его со своей стороны. Гена докладывал Кострецову после очередного этапа сбора материала по убийству Пинюхина:

— Развесистый след, Сергей, дал анализ по связям нынешнего гендиректора «Главтура» Александра Ячменева. И выходит он, не поверишь, на Московскую патриархию. Церковные деловики в этой истории замешаны.

— Какие в церкви могут быть деловики? — недоуменно спросил капитан.

— А те, которые любят напоминать, что слово «богатство» происходит от слова «Бог». Есть в церковных писаниях и такое определение, как «тримудрый». Подходит оно к хитромудрым попам.

Кострецов резковато заметил:

— Тебе, как историку, лишь бы лягнуть церковь, а я к вере с уважением отношусь. Я при-родный мент и, высоко говоря, офицер правопорядка, — уважаю любую иерархию. Так что ты не пересаливай.