Владимир Черкасов - Опер против «святых отцов»

— Я, товарищ Кострецов, работаю в Московской патриархии относительно недавно, но душа у меня болит за все здесь происходящее. Особенно в отношении ее верхнего звена, руководства. Не очень симпатичным отец Феоген был, но ведь носил сан архимандрита, сидел в Даниловом монастыре. И какой-то Вован осмелился поднять на человека с наперсным крестом руку! Я теперь беспокоюсь за само окружение его святейшества патриарха Алексия Второго.

— Неужели и там кому-то опасность грозит?

— Снова подскажу вам в оперативном порядке. — Он доверительно хохотнул. — Я все же генерал, а вы пока капитан. Так вот, опасаюсь, не было бы покушения на викарного епископа Артемия Екиманова. К нему особенно патриарх благоволит. Артемий молод, очень прогрессивен, многим мозолит глаза.

— Почему именно на епископа Артемия? Вокруг патриарха много архиереев, даже митрополитов.

— Хорошо, капитан. Поделюсь с вами и внутрипатриархийными сплетнями. Видите ли, архимандрит Феоген очень соперничал с епископом Артемием. Почему? Ну, вам, как нецерковному, это сложно объяснить. А теперь многие считают, будто бы Феогена востряковские убрали потому, что их попросил об этом сам Артемий, тем более что эта ОПГ в его епархии находится. Так вот, получить «заказ» на Артемия вполне может спецбригадовец Феогена — Ракита.

— О том, что Ракита убил Пинюхина, мы давно знаем и его ищем. Но он скрывается.

— Ну а Вован-то у всех на виду!

— Пока на него прямых улик нет, а его бригаде солоно приходится.

— Дело ваше, капитан. Но и Вован может расправиться с епископом Артемием. Вот тогда разгорится большой скандал. Сначала убит архимандрит патриархии, потом — епископ из окружения самого патриарха!

— Леонтий Александрович, да зачем же Вовану или кому-то из востряковских убивать своего работодателя Артемия?

Генерал хмыкнул и торжественно произнес:

— А вот это должны вы просечь своим оперским чутьем. Вован сделал большую ошибку, персонально убрав Феогена. В заказных убийствах такого уровня почти всегда потом ликвидируют и самих киллеров. Вован понимает, что эта участь его ждет. Кто с ним будет расправляться? Чистильщик, которого пошлет тот же Артемий. Кого надо Вовану сбивать с насеста, чтобы самому уцелеть? Артемия.

Кострецов чуть не захохотал в трубку на такую «внушительноподобную» версию зарапортовавшегося генерала, но в то же время понял главное. Опасность действительно грозит епископу Артемию. Значит, митрополит Кирин с подручными Ветлугой и Белокрыловым повели крупномасштабную атаку на клан Артемия. А вчерашний фейерверк в «Техасе» — только начало нового этапа сражения, что-то вроде артподготовки.

В конце беседы, которая свелась к малозначительным замечаниям, генерал и капитан, каждый, довольный своими результатами, распрощались как закадычные коллеги.

Бывший спецбригадовец Ракита все это время, как верно предполагал Кострецов, лечил свою рану в ноге. Отлеживался в каморке Никифора на Сретенке.

Конец его затворничеству положил сам Никифор, однажды сообщивший Раките последние новости:

— В ресторане «Техас», на Садовом кольце от нас недалеко, пальба была. И что интересно, ежкин дрын: стреляли, а не убили никого.

— Чего ж интересного? — спросил Ракита.

— А то, что, может, смягчились у людей сердца: стреляют больше для понта, как в лагерях блатные говорят. Стараются не убить, слава Богу.

Ракита сочувственно поглядел на Никифора, столько претерпевшего за православие и все еще идеалиста, когда даже о бандитах с оружием в руках можно подумать хорошее.

— Ты-то про ресторан откуда знаешь? — уточнил спецбригадовец.

— На Чистяках шпана красиво это описывает.

— Ну а те-то каким боком к этому «Техасу»?

— Под обстрел в ресторане хозяева магазина «Покров» — два кавказца — попали. Одного, правда, стрелки в руку зацепили. Но эта единственная рана у ресторанных была. А кавказцы свой «Покров» — то наконец открыли. Стол воздвигли для всех желающих обмыть это дело, туда местная шантрапа и набилась, всяких баек от кавказских этих людей наслушалась.

— Кто ж так ласково «Техас» обстрелял?

Никифор хитро посмотрел на него.

— Да вроде тебя. Четверо, плечи стеной, матом не ругаются.

— Постой, постой, — Ракита привстал с тюфяка на полу, где лежал, — ты не случайно, что ли, мне это рассказываешь?

— Я, ежкин дрын, случайно ничего не говорю. Люди те были с той команды, какая когда-то бой у «Покрова» вела. Кавказцы это указывали.

— Спасибо, Никифор.

Ракита поднялся и стал выволакивать замаскированную тряпьем сумку, где хранился его арсенал. Из сообщения Никифора ему стало ясно, что спецбригада ожила, генерал Белокрылов снова взял в проворные грабки боевую инициативу. То, что четверка спецбригадовцев никого не убила в «Техасе», иллюзий у Ракиты не создало. Слишком хорошо он знал непререкаемые законы генеральского подразделения.

— Засобирался, — неодобрительно констатировал Никифор суету Ракиты.

— Да я ж из-за этих своих бывших коллег в Москве и остался, и на пулю напоролся.

Никифор печально произнес:

— Из-за коллег… Из-за себя ты страдаешь. Не можешь без мести, а?

— Но это ж справедливая месть!

Сидел Никифор за покосившимся столом, руки, натруженные утренним подметанием улиц, держал на нем, отдыхая. А тут всплеснул ими, взволнованно заговорил:

— Да кто ты такой, чтоб мстить? Все мы — ничто! Без тебя Бог не управит, а? Ты чего на себя взял, раб Божий Евгений? — назвал он Ракиту по имени.

Ракита усмехнулся.

— Какой я раб Божий?

— А кто ж ты? Ты великое сумел сделать: руку занес, а смог человека не убить.

— Это благодаря только тебе, Никифор. А в тот день, когда рану получил, пришлось мне одного охотника и другого крутого хлопнуть.

— Это не в счет, Евгений. Ты теперь другим человеком стал.

— Да с чего ты решил? — спросил Ракита, подняв глаза от сумки.

Никифор смотрел на него так же светло, как во дворе, когда тот шел с ножом на Черча. Подытожил:

— Увидишь еще. А если не буду я жив, то мои сегодняшние слова тогда вспомнишь.

— О-о, вряд ли ты раньше меня на тот свет уйдешь!

Молчал Никифор, грустно улыбался. Ракита, немного помявшись, сказал:

— Слушай, неужели же Бог все-все может простить?

— Обязательно.

— Не верю в это. Я по уши в крови.

— Если истинно, Евгений, уверуешь и раскаешься, то простит.

— Истинно? Это как?

Никифор посмотрел на иконы, перекрестился на образ Спасителя. Попытался объяснить:

— Разбойник вместе с Христом был распят. Тот бандит в последний момент уверовал в Царствие Божие: Христос его и простил.

— А истинность-то все же в чем? Как она проверяется?

— Человеком не проверяется. Бог проверит, а прощением уверит.