Владимир Черкасов - Опер против «святых отцов»

— Ну хорошо. Давайте по-человечески. Убили такого же православного, как вы. Он так же, как вы, шел на вечернюю службу в церковь. Шел вместе с батюшкой. — Кострецов кивнул на Феогена в рясе под длинным дорогим пальто.

— Не правда, — прервал его Никифор. — И покойник, и поп этот — православные, но иные. А в храм этот я не шел, а проходил мимо него, ежкин дрын.

— Вот как? — озадачился капитан. — Почему же этот убитый и священник Русской православной церкви иные?

— Бесовские. Церковь их отступила от заветов Господа нашего Иисуса Христа.

Сергей усмехнулся про себя верности определения «бесовскими» Ячменева и Феогена. Он поинтересовался:

— Вы сектант?

— Я — истинно православный. — Никифор перекрестился, но не на купол храма с крестом и пошел со двора, не оборачиваясь, ловко ступая кривыми ногами в стоптанных сапогах. Кострецов посмотрел ему вслед, повернулся к подошедшему Топкову.

— Сергей, — начал докладывать тот, — скорее всего, удары ножом нанес по виду блатной: чубчик, тяжелая челюсть, узкие глаза.

— Красивую девушку: огромные серые глаза, блондинка, тут никто не заметил? — прервал его капитан.

— Нет.

Кострецов поглядел на прибывшую бригаду ОВД, захлопотавшую около трупа.

— Поехали, Гена, в отдел дальше кумекать.

Они сели в «жигуль» Топкова и отправились к себе вязью чистопрудных переулков. Кострецов молча дымил, забыв, что Гене с раной в груди от этого несладко.

В отделе Кость, сев за свой стол, продолжил ожесточенное курение. Наконец сказал:

— Похоже на «обратку», как блатные выражаются.

— Ответное за Пинюхина убийство?

— А что же? Да с назиданием: режут Ячменева на глазах его подельника Шкуркина. И словно для пущей символики — прямо на церковном дворе.

— Что-то интересное тебе этот длиннобородый мужик сказал?

— Отказался наотрез. Сектант какой-то. А рассмотрел все наверняка получше бабушек. Глаза у него — даже меня пробрало. Ну, а старушки что? Точно видели, как блатной дважды в спину Ячменеву засадил?

— Да нет. Говорят, что крутился тот с чубчиком около Ячменева и Феогена. Потом Ячменев стал падать.

— Повезло нам на свидетелей в этом розыске! Никто ни расстрела Пинюхина, ни самого нападения на Ячменева не видел. Лишь приметы возможных убийц.

— Другим следакам и на приметы не везет.

— Это, Ген, да, но и поймаем того Сросшегося да этого с чубчиком, а как доказывать? — Кострецов прищурился. — Правда, зацепил я сегодня невдалеке от церкви одну кралю на «Форде». Уж такой свидетель, как я, не промахнется. — Он засмолил новую сигарету.

— Сергей, — попросил Топков, — ты бы поэкономил «Мальборо».

— Извини. — Кость затушил сигарету. — Выловил я, поглядывая за хатой Феогена, его подружку. Аппетитная такая, верткая блесенка. Так вот, сегодня уходила она на всех парах на «Форде» из района преступления. Но там ее никто не запомнил, как ты мне сообщил.

— Очень странно. Феоген — в церковь, а она стремглав оттуда.

— Ты-то сам такую девицу там не рассмотрел?

— Нет, да и не по сторонам я наблюдал. Ячменева с Феогеном вел.

Кость мрачно усмехнулся.

— Так вел, что замочили на твоих глазах, а кто, и ты не видел.

— Отвлекся на телефонный разговор с тобой.

— Хорош лапшу вешать! — вспылил капитан. — Ты не в «Вышке» преподавателю горбатого лепишь! Не должен ты, вися «на хвосте», ни на что отвлекаться. Со мной отвлекся, маме напоминал, чтобы не забыла мясо из духовки вытащить…

— Виноват, товарищ капитан.

Смягчился Кострецов.

— Покопай дальше по наследству Ячменева. А я за подругу Феогена возьмусь.

На следующее утро, дождавшись отъезда из дома архимандрита Феогена, Кострецов позвонил в дверь его квартиры. Ему открыла Мариша в темном спортивном костюме. Губы не накрашены, волосы забраны в косу.

Когда капитан показал свое удостоверение, Мариша, не моргнув глазом, тоже представилась:

— А я Маша, пришла убрать у батюшки.

— Из сервисной фирмы? — деловито осведомился опер.

— Нет, из Данилова монастыря. Я послушницей там, скоро в монахини буду постригаться. Да вы заходите, товарищ капитан. Правда, батюшки нет дома.

Кострецов с некоторым внутренним удивлением переступил порог. Никак не вязалось то, что говорила сейчас эта девица, с ее поведением в тот вечер, с рестораном, когда она, раскрашенная, в длинном дорогом манто, усаживалась в «Опель» архимандрита. Опер вспомнил, как после ресторана, прикатив назад, эта Маша целовала взасос Феогена, а он пугливо озирался.

— Жаль, что не застал архимандрита, — сказал Кострецов. — А у вас с собой, случайно, паспорта нет?

У Маши мгновенно напряглось лицо, но она выдавила улыбку.

— Случайно, есть. Неужели монастырской послушнице не доверяете?

— Я человек не церковный, плохо в ваших чинах разбираюсь, — простовато ответил капитан. — А документы нынче всем иметь под рукой надо. Сами знаете, паспорта иногда милиция проверяет и на улицах, и в метро.

— Это только у лиц кавказской национальности, — обиженно произнесла «послушница».

Она ушла в комнаты, довольно долго там пробыла. Вернулась в прихожую и подала свой паспорт. Капитан раскрыл его, мгновенно запоминая все данные, но сказал:

— Тут плохое освещение. Можно пройти в комнату?

— Пожалуйста. Только я еще уборку не начинала.

В гостиной не было заметно ни одной женской вещи, а дверь в спальню оказалась плотно прикрыта. Капитан подумал, что верткая эта Маша за считанные минуты присутствие женского духа здесь испарила.

Кострецов листал паспорт и вдруг вскинул глаза с вопросом:

— Это ваш «Форд», на котором я вас видел вчера около Архангельского переулка, где произошло убийство?

Маша побледнела и опустилась в кресло. Все еще изображая монастырскую послушницу, пролепетала:

— Я, товарищ капитан, ни в том храме, ни около него не была.

— В каком храме?

— Да где убили.

— А вы откуда знаете, что около церкви убили, раз там не были? — победоносно усмехнулся опер.

— Феоген потом рассказал, — смятенно бухнула она.

— Это вы, послушница, так высокочтимого архимандрита называете? — насел Кострецов.

Замолчала Мариша, лихорадочно соображая, плыл сумбур в ее голове.

Кострецов этим воспользовался:

— Я на Арбате сейчас одно дело веду и часто вокруг вашего дома кручусь. Вот и несколько дней назад видел, как вы совсем в другом виде, чем сейчас, садились в «Опель» Феогена. Он вас обнял, а вы его крепко поцеловали, — соврал он наугад и сел против нее в другое кресло.

Таких подробностей Маша не могла помнить, ее приперли и с «Фордом» Сверчка, и со лжепослушничеством. Но бывшая наводчица была асом в умении «колоться» полуправдой. Она закинула ногу на ногу, отчего шелковые штаны обтянули ляжки, приспустила «молнию» на куртке, надетой на голое тело, из распаха выехало начало шаров грудей. Взглянула по-деловому.