Андрей Воронин - Антимавзолей

– Тихо, тихо, – сказал Потапчук, – свои... Что ж ты нервный-то такой? Иди, дружок, посиди в машине, мы тут без тебя разберемся.

Слепой стоял в сторонке, держа под мышкой то, что Потапчук поначалу принял за древний, давно уже снятый с производства АК-47. Но, подойдя ближе, Федор Филиппович увидел, что это не АК-47 и вообще не "Калашников", а что-то очень на него похожее, хотя и более древнее.

– Это что у тебя? – спросил он совсем не то, что собирался спросить.

– Несмываемое пятно позора на репутации советских конструкторов стрелкового оружия, – отрапортовал Сиверов. – "Штурмгевер-44", немецкая штурмовая винтовка образца сорок четвертого года. Она вам ничего не напоминает? Взял для коллекции, уж очень редкая вещь, у нас ее днем с огнем не сыщешь... Кстати, если интересуетесь, здесь навалом раритетов, и все в превосходном состоянии. Не хотите повесить над кроватью парочку парабеллумов и наган?

– Тьфу! Как маленький, честное слово! Скажи лучше, что все это означает? Надеюсь, это не ты устроил здесь филиал Куликовской битвы?

– О поле, поле! Кто тебя усеял мертвыми костями? – задумчиво продекламировал Глеб. Вид у него был усталый и осунувшийся, на подбородке темнела проступившая за ночь щетина.

– Вот я и спрашиваю: кто?

Глеб невесело рассмеялся.

– Вы обо мне слишком хорошего мнения, Федор Филиппович, – сказал он. – Или слишком плохого. Разве такое по плечу одному человеку?

– Да кто тебя знает, – устало отмахнулся Потапчук. – С тебя станется... Слушай, пойдем под крышу, капает ведь!

– В бункер ходить не надо, – посоветовал Глеб. – Уж лучше под дождем... Или пойдемте в мою машину.

– А что в бункере?

Слепой поморщился.

– Головешки, – сказал он. – Расстреляли, забросали гранатами, облили бензином, заложили взрывчатку – словом, сделали все, что могли. Они бы и стены, наверное, снесли, да ядерной боеголовки под рукой не оказалось, а обычная взрывчатка этому бункеру вроде легкой щекотки...

– То есть...

– То есть, Федор Филиппович, в бункере не осталось ничего, что можно было бы идентифицировать. Неприглядное зрелище, и пахнет скверно, так что, если хотите, идите туда сами, а я лучше тут постою. Это была зачистка, товарищ генерал, и произвели ее очень тщательно.

– Гургенидзе?..

Глеб выразительно пожал плечами.

– Скорее всего был в бункере. Клыков говорил, что он там прямо-таки поселился, даже воздухом подышать не выходил, все писал что-то... Там, я думаю, и остался. Клыков, по крайней мере, там, в тамбуре. Погиб на боевом посту – всю голову разнесли из автомата, в упор. Только по шраму на глотке и опознал. У него вот тут, – Глеб провел большим пальцем чуть пониже кадыка, – тонкий такой шрам, как у Остапа Бендера после бритвы. Я спрашивал откуда, и он мне сказал, что это чеченцы ему на память оставили. Добрались-таки они до него, надо же...

– Не понимаю, откуда здесь кавказцы, – сказал Федор Филиппович. – И почему ты так уверен, что это именно чеченцы?

– А вот это, товарищ генерал, самое интересное, – сказал Глеб. – Я тут встретил еще одно знакомое лицо. Пойдемте, покажу.

Он подвел Потапчука к одному из тел. Человек в полевом камуфляже и легком бронежилете, весь увешанный гранатами и подсумками, лежал на спине, глядя в хмурое небо широко открытыми глазами. Дождевая вода скапливалась в глазницах, переполняла их и двумя тонкими ручейками сбегала вниз по заросшим черной щетиной щекам, отчего казалось, что мертвец плачет. Поза убитого еще издали показалась Федору Филипповичу странной: он лежал, подсунув под себя обе руки, как будто перед самой смертью получил хорошего пинка пониже спины и еще успел схватиться за пострадавшее место.

– С ума сойти! – выдохнул генерал, стоило ему только взглянуть в лицо убитого. – Да это ж Асланов!

– Гюрза, – подтвердил Глеб. – Вот и отпала необходимость за ним гоняться по всему свету. Отгулял, джигит, отпраздновал...

– Ничего не понимаю, – пробормотал Федор Филиппович.

– Сейчас поймете, – пообещал Слепой, легко опускаясь на корточки рядом с убитым. – Обратите внимание: в отличие от всех остальных у него прострелены только ноги – обе, как будто он убегал, а ему полоснули по ногам из автомата. А потом... да вот, взгляните.

Отложив в сторонку свой "штурмгевер" ("Раритет, блин", – подумал Федор Филиппович), Глеб перевернул убитого на живот. Теперь стало понятно, почему он лежал в такой странной позе: руки у него были связаны за спиной обрезком брезентового ремня. Потапчук заметил, что Глеб не ошибся: действительно, обе штанины убитого ниже колен были разодраны пулями и свисали кровавыми лохмотьями. "И этого в спину, – подумал генерал, – да еще и руки связаны... Господи, да что тут было?!"

– Ну, теперь видите? Да не сюда, на затылок смотрите! Видите?

Федор Филиппович увидел, и ему нестерпимо захотелось закурить. На голове убитого, позади и немного ниже левого уха, волосы слиплись в кровавый колтун.

– Эксперты, конечно, скажут свое слово, – будто издалека, донесся до него голос Слепого, – но я и сам могу вам сказать, что это не пуля, а какой-то тупой и тяжелый предмет... вроде кастета. Вам это ничего не напоминает?

– Вот сволочь, – с трудом шевеля онемевшими губами, произнес Федор Филиппович и полез за валидолом.

Денек выдался пасмурный, будний, так что народу на дачах было совсем мало – так, горсточка старух, которых любящие дети по весне вывозили за город и держали здесь до самых холодов, отдыхая от их присутствия. Мелкий моросящий дождик, который начался еще до рассвета, даже не думал прекращаться, и тарахтящая, бренчащая, как наполненное гайками жестяное ведро, бледно-зеленая "Ока", остановившаяся у ворот дачи Федора Лукича Самойлова, вся поблескивала от воды, будто лакированная. В углу ветрового стекла красовался ярко-желтый квадрат со стилизованным изображением человека в инвалидном кресле; точно такой же квадрат, означавший, что машиной управляет инвалид, был прилеплен к заднему стеклу. Увидев этот драндулет из окна, Федор Лукич схватился за голову: похоже, старик окончательно спятил, раз явился сюда среди бела дня, да еще на такой приметной машине!

"Ока" продолжала тарахтеть у закрытых и запертых на замок ворот. Из нее никто не выходил – слава богу, у старого орангутанга хватило ума хотя бы на это. Медлить, однако, не следовало. Федор Лукич быстро вынул из тайника в камине пистолет – тот самый, что был обещан Гюрзе, но так ему и не достался, – сунул его за резинку шортов, набросил на плечи просторную ситцевую рубашку и, на ходу застегивая пуговицы, выбежал во двор.

Он отпер замок, в последний раз проверил, не выпирает ли из-под рубашки пистолет, и распахнул ворота настежь. "Ока" газанула, окутавшись облаком вонючего грязно-белого пара, рывком выскочила из глубокой глинистой, уже начавшей раскисать и наполняться водой колеи и медленно, аккуратно въехала во двор, а оттуда – прямо в распахнутые ворота гаража. Федор Лукич закрыл и запер ворота, повторил ту же операцию с воротами гаража и включил в гараже свет.