Дмитрий Вернидуб - Полынь и порох

«Что-то непохоже на обычный доклад подчиненного начальству, – подумал Ступичев. – Полковник, встречаясь с этими сопляками, ведет себя как заговорщик. По всему видно: они еще что-то нашли. Интересно, что?»

Ответ на этот вопрос можно было получить только путем слежки. После того как Смоляков переговорил с юношами, он отыскал своего начальника контрразведки Иоль-де-Монклара и сделал распоряжения. Минут так через пятнадцать к Арсеналу подкатили два грузовика – один пустой, другой с двумя десятками офицеров. Высокий гимназист сел в кабину первого, и автомобили двинулись в сторону Азовского рынка. Алексей пошел к Соборной площади, а тарантас заехал в ворота Арсенала.

За грузовиками Ступичев проследить не мог, и ему пришлось выбирать из трех возможных вариантов. Первое – наблюдать за Федориным, второе – сосредоточиться на Смолякове и, наконец, отправиться вслед за гимназистом. Вот тут и пришлось вновь пожалеть, что остался без помощников.

«Эх, хотя бы Ценципер был…» – уныло подумал подъесаул. После недолгих сомнений выбор пал на гимназиста. Ступичев интуитивно чувствовал, что больше «жениха», как он называл Алешку после инцидента с Ульяной, о судьбе первой части донского золота никто не знает. Кроме того, этот гимназист, будучи для Валерьяна фигурой необъяснимо фатальной, притягивал сам по себе.

Объект наблюдения шел медленно, избегая резких движений, не оглядываясь и лишь порой, болезненно морщась, прикладывал ладонь к правому боку.

«Все же пощипало его вчера», – решил Ступичев, превозмогая сильное желание приблизиться и выстрелить в затылок. Мозг сверлила мысль о том, что возможности сказочно разбогатеть и начать красивую заграничную жизнь его лишил какой-то юнец. Но, устранив обидчика, ничего не узнаешь.

«А ведь его золото никуда не делось и вскоре вновь появится в Новочеркасске, а „федоринское” вообще никуда отсюда не исчезало. Что ж, полтора бездарных месяца коту под хвост… Да хрен с ними! А налет можно и повторить. Людишек только надо покрепче подобрать».

Валерьян не мог выбросить золото из головы. Богатым он мог стать и без слитков драгоценного металла. В ящике, который «похоронил» в могиле Ценципер, находились клише для ассигнаций восьми мировых валют, рулоны-образцы специальной бумаги для их печати, химикаты, подробные инструкции. Этот ящик Ступичев «вел» еще с Петрограда. Но перехватить генштабовскую разработку, выполненную мастерами Монетного двора, люди, работавшие на большевиков в Нахрихтен-бюро, не смогли. Ящик ушел с контрразведчиками на Дон. Генералы Алексеев и Корнилов идею выпуска фальшивых денег отвергли сразу, самонадеянно сделав упор на выпуск добровольческих кредитных билетов. А оборудование отправили в ссылку вместе с казачьим золотом, назвав этим словом весь груз. Ступичев знал, как отличить похожий на другие деревянный короб.

Это была его страховка. И все же отказаться от уймы золотых слитков было выше сил. То что в других ящиках – донской золотой запас, Валерьян вычислил самостоятельно.

Лиходедов направлялся в железнодорожную больницу, где базировался госпиталь Южной группировки. После падения с лошади сильно болел бок, и тянуть с осмотром больше не стоило. Полковник Смоляков категорически отверг Алешкину просьбу о поездке на грузовике вместе с Мельниковым.

Серега с контрразведчиками отправлялся за грузом в Берданосовку. Пользуясь эйфорией, царившей в стане победителей, и организационной суетой, Иван Александрович решил переместить золото в Новочеркасск. Момент для этого был весьма подходящий. Только что пришла секретная телефонограмма от полковника Туроверова: его часть вошла в Ростов одновременно с немецкими войсками, до этого захватившими Таганрог. С юго-востока к городу подходили добровольцы.

Ступичев начал злиться на себя за то, что увязался за гимназистом, направлявшимся прямиком в больницу. Сожалея о пустой трате драгоценного времени, Валерьян собирался пройти мимо здания и вернуться к Атаманскому дворцу, но что-то его задержало. Заглянув во двор, уставленный прибывшими из Персиановки телегами с ранеными, вокруг которых суетились сестры милосердия, подъесаул не поверил своим глазам. Одна из сестер с радостными восклицаниями бросилась на шею вошедшему Алексею. Тот, смеясь, поцеловал сестру в губы, как целуются влюбленные люди, не давая рукам девушки обнять себя.

«Алешенька, что с тобой? Ты ранен?! Упал с лошади?! Пойдем скорей, покажешься доктору!» – Медсестра, говорившая с искренней тревогой в голосе, была Ульяной Захаровой.

«Вот как! Этот сопляк-проныра еще и с моей знакомой любовь закрутил!» – Ступичев почувствовал, что задыхается от негодования. Он хоть и понимал, что не имеет на Ульяну никаких прав, но ревность все равно брала за глотку. Подъесаул на минуту почувствовал, что теряет над собой контроль. Рука потянулась к лежащему в кармане шаровар револьверу. Но следующий эпизод отрезвил Валерьяна подобно ледяному душу: по двору, безумно озираясь, прошествовал подконвойный Ценципер. Маленький очкастый гимназист – товарищ «жениха» – весело приветствовал влюбленную пару.

«Мое почтение! – сказал он. – Подождите, я сейчас!»

В этот момент Ираклий Зямович настойчивым тоном, словно отвечая очкарику, заявил: «Прошу покорнейше аудиенции!»

«Без протекции нельзя», – буднично отрезал конвоир, словно произносил это по нескольку раз в день.

«Отведите к полковнику Федорину, – потребовал фотограф, – кайзер его послушает!»

Ступичева охватила тревога: «Этот дурак Ценципер, оказывается, жив! Ведь я видел, как его пристрелили! Но почему он поминает Федорина? Он же не говорил, что знаком с полковником… А причем здесь кайзер? И отчего фотографа держат здесь? Уж не потому ли, что свихнулся?» Тут Валерьян вспомнил: «Черт, ящик! Ценципер мог все выболтать!»

Его так и подмывало помчаться на кладбище. Но нужно было дожидаться ночи.

Торчать около больницы больше не имело смысла. И тогда подъесаул решил нанести визит в мастерскую маэстро: «Не дай Бог, этот „феникс”, этот приемный сын избранного народа решил его кинуть…»

Фотоателье стояло наглухо запертым под табличкой «Тифозный карантин». Первоначальный осмотр говорил, что ни один вооруженный человек за все это время не отважился на взлом полуподвального помещения. Пройдясь на всякий случай взад-вперед по неосвещенному тротуару, Ступичев приблизился к двери.

Ковырнув врезной замок отмычкой, Валерьян с удивлением обнаружил, что замок недавно смазывали.

«Никак у нас завелся рачительный домовой, – усмехнулся подъесаул, входя в помещение и чиркая спичкой. – Что ж, посмотрим, как он тут похозяйничал».

Проверив, хорошо ли закрыты ставни на окнах, Ступичев задернул шторы и зажег керосиновую лампу.