Андрей Молчанов - Побег обреченных

– Вот так да! – сказал Ракитин. – И во что же ты влип?

– Да на ровном месте! Со студентом тут одним скорешился, негр он. Мадагара… э-э…

– Мадагаскар.

– Точно, оттуда. А у него тоже кореш – карлик. Очкастый, без пенсне – никуда… Ну, выпили, а у негра, значит, билеты в театр пропадают… Ну и уговорили они меня. Какого, не пойму, хрена туда поперся? Эротический спектакль. Вообще ничего так… Ну, сидим на галерке, уже теплые… а карлик носом клюет, и пенсне у него бац – и в партер навернулось… Ну, а в перерыве пошли пенсне искать, а там осколки, затоптали, суки-кони… Ну мы ему бинокль взяли. Он с ним и ходил. В буфет забрел, позырил через бинокль, мне, говорит, сухенького двести грамм… Дали, хотя – так это… Ну, прикалывается карлик, думают… А он потом в сортир поперся. Ну, раскрыл дверь кабины-то и смотрит в бинокль. А там – мужик сидит на толчке. А карлик смотрит, значит. Ну мужик ему – хлобысть в лобешник, карлик с копыт. Мы видим – выползает из сортира с разбитой пачкой… Кто тебя, карлик? Он показал на одного, по-моему, не того… ну а я заведенный – и понеслось… Мы наваляли, нам навесили. Негру о черепушку бутыль с шампанским разбили, за новый корабль его, что ли, приняли? Ну, менты возникли в оконцовочке, без них не обходится. Арестовали, короче. Завели дело, к утру выпустили…

– Ну, может, и обойдется… – сказал Ракитин не смело.

– Хрен там! – произнес Юра с чувством. – Я из ментовки с похмела пришел, трясусь весь; синяки одеколоном протер и токмо стакашек налил, стою как матрос с ним на палубе, качаюсь, и – е-калэмэнэ! – тут… сверху, в потолок – хря-асть-тарарах! И такой во кусок штукатурки позорной… – Юра развел руки, – точно в портвейнус! Попадание, мля! Закусон прилетел! Весь аппетит прям… Чего думаешь? Соседка наверху, кошелка… Дети, говорит, танцами занимаются, ребеночки. Мамонты малолетние! Ну, слово за слово… – Взъерошив волосы, он снова присел на табурет. – В общем, оскорблять стала, поперла, как бульдозер на танк, и… я ей… Чуть. В голову. Синячок, экспертиза…

– М-да, – сказал Ракитин.

– Вот мы с тобой!.. – с подъемом проповедовал Юра. – Ну сцепимся бывало… и чего ж?

– М-да, – повторил Ракитин.

– Тюрягой дело пахнет, Саня, тюрягой, чего боюсь… И сон, понимаешь, приснился: кот с машинкой парикмахерской…

– Ну я могу сходить, поддержать… – пробормотал Ракитин.

– Вот! – сорвался Юра с места. – Точно! Спасибо, Сань, ты человек! Заступись! На поруки, да? У тебя же связи! Ну, Людкины кореша из газеты… Авторитетные люди! Позвони, а? А то – дети! Гопак, мазурки, летки-шпоньки, прям в стакан фуфло запузырили, что за дела! Поддержи, Сань! Скажи, в институт медицинский его готовить стану…

– Почему в медицинский? – вяло удивился Александр.

– Да я и сейчас уже запои купировать могу лучше всяких там докторов! – запальчиво поведал Юра. – Знаю их, шарлатанов, навидался! Приедут, сами вдребадан, у больных все оставшееся допьют, шакалы… А если я бы за дело взялся… У-у-у! – провыл восторженно.

Ракитин вернулся в комнату, раскрыл балконную дверь. В бывшей квартире Градова было темно.

Где он, вошедший в каменную твердь? Что он нашел там, в свете? Покой? Друзей? Дело?

Он задавал себе эти вопросы, сжимая железо перил в ломкой, иссохшей краске, осыпаясь, колко впивающейся в ладони, надеясь на отголосок последнего прощания от того, кто ушел бесповоротно далеко и навсегда, за конечный край воплощения выбора, но – не доносился ответ…

Молчали миры, дающие человеку лишь тень догадки о них. а если же напутствие или помощь, то незримые, хотя порою – чудесные, однако понимать их суть надлежало душе, никогда не теряющей связи с вечным домом своим.

Впереди еще была жизнь. Какая? Он не ведал. Но знал, что ее предстоит пройти до конца. До последнего рубежа, что теперь уже не страшил.

Ибо виделся за ним новый горизонт.