Эрл Гарднер - Дело одноглазой свидетельницы

— Минутку, Ваша Честь, — вмешался Бергер, чтобы дать свидетельнице возможность взять себя в руки. — Я думаю, что это нарушает ход допроса. В конце концов, здесь ничего не говорилось об очках свидетельницы…

— Возражение отклоняется, — прервал его судья Кейс, не сводя внимательного взгляда с лица свидетельницы и жестом приглашая окружного прокурора сесть. — Миссис Мейнард, вы можете дать ответ на заданный вам вопрос?

— Почему же нет, конечно, я могу ответить.

— Так отвечайте, пожалуйста.

— Ну… в общем, я думаю, что не должна отчитываться здесь за все свои поступки.

— Вам был задан вопрос, — сказал судья Кейс, — какие очки вы относили к доктору, поскольку нам известно, что запасной пары у вас нет?

— Я отнесла к нему очки моего друга.

— Что это за друг? — спросил Мейсон.

— Я… я… Это вас не касается.

— Вы намерены ответить на вопрос? — спросил Мейсон.

Гамильтон Бергер вскочил с места.

— Ваша Честь, — сказал он. — Я протестую. Это уводит нас в сторону от темы. Свидетельница вполне определенно заявила, что она была в очках в течение всего того периода, о котором она дает показания. Господин адвокат сперва пытался нам продемонстрировать, что случилось бы, если бы очков на ней не было. А теперь он намерен увести нас еще дальше в сторону.

— Я это сделал, чтобы доказать, что в интересующий нас период на свидетельнице не было очков, — сказал Мейсон.

— Ну что ж, — согласился судья Кейс, — если у защитника есть доказательства, что свидетельница была в то время без очков, он вправе их представить.

— Конечно, — сказал Гамильтон Бергер, — но свидетельница уже сообщила все, что относится к делу.

— Мистер Мейсон, — сказал судья Кейс. — Если у вас есть доказательства, что в интересующий нас период, но отнюдь не в другое время, свидетельница не носила очков или по каким-либо причинам не могла их носить, вы можете предъявить их. Приступайте.

— Когда вы в первый раз увидели обвиняемую, — обратился Мейсон к миссис Мейнард, — она была под густой вуалью?

— Да, сэр.

— Вуаль мешала вам рассмотреть ее лицо?

— Да, сэр. Именно для этого она и надела вуаль.

— Но когда она вышла из туалетной комнаты на автобусной станции, она была уже без вуали?

— Да.

— И вы в первый раз увидели ее лицо?

— Да, сэр.

— Тогда откуда вам известно, что именно она перед этим была под вуалью?

— Ну… наверно, я это определила по ее одежде.

— Можете ли вы описать ее одежду?

— Подробно — нет. Но я знаю, что это та самая женщина… знаю, и все тут.

— А вы не знаете, сколько женщин находилось в то время в туалетной комнате?

— Н-нет.

— Вы просто увидели, как туда вошла женщина в густой вуали, а потом увидели, как вышла обвиняемая, и почему-то пришли к выводу, что это одна и та же женщина?

— Я это знаю. Я узнала ее.

— Как?

— По одежде.

— Как она была одета?

— Я уже говорила, что не могу точно сказать, как она была одета, но приблизительно — помню. Я совершенно точно могу сказать, что было надето на мне, и помню, что она была одета очень похоже. Мы об этом говорили, когда…

— Вы уже рассказывали об этом, — прервал ее Мейсон, — когда вас допрашивал прокурор, но можете ли вы точно описать, как была одета обвиняемая?

— А когда я опишу, — возразила она, — вы спросите, как была одета женщина, сидевшая впереди меня, а потом — женщина, сидевшая сзади, и если я не отвечу, вы меня выставите здесь круглой дурой.

Зал грохнул от смеха.

Судья Кейс постучал молотком по столу, требуя тишины, но он и сам улыбался, когда, повернувшись к Мейсону, сказал:

— Продолжайте.

— Итак, вы не можете вспомнить, как была одета обвиняемая?

— Не могу.

— Почему же вы тогда так уверены в том, что именно она вошла в туалетную комнату под вуалью?

— Она, а кто ж еще? Когда она вышла, я, хотя сейчас и не помню, как она была одета, сразу поняла, что это именно та женщина, которая только что вошла туда в вуали. Я клянусь в этом.

— Ну а если бы в это время на вас не было очков, — сказал Мейсон, — вы могли бы узнать ее?

— Я была в очках.

— Но если бы вы были без очков, могли бы вы узнать ее?

— Нет.

— Благодарю вас, — сказал Мейсон. — У меня все.

— Это была, — объявил Гамильтон Бергер, — наша последняя свидетельница. Со стороны обвинения свидетелей больше нет.

Судья Кейс и многочисленные судейские клерки, забежавшие, чтобы послушать, как Мейсон допрашивает миссис Мейнард, были явно озадачены сообщением прокурора.

— Суд объявляет десятиминутный перерыв, — сказал судья Кейс, — после чего начнется допрос свидетелей защиты.

— Бог ты мой, Перри, — негромко сказал адвокату Дрейк во время перерыва. — Что он вытворяет, этот Бергер? Просто водевиль какой-то.

— Нет, он ловко ведет дело, — возразил Мейсон. — Тут было сказано уже достаточно для того, чтобы уличить мою клиентку в убийстве, если защита ничего не предпримет. Сейчас главное решить — вызывать или не вызывать миссис Фарго свидетельницей. Ее единственный шанс — рассказать все как было. Но она почему-то не хочет этого делать.

— А что произошло на самом деле? — спросил Дрейк.

— Я считаю, что все случилось так, — начал Мейсон, — миссис Фарго собиралась в гости к матери, но перед самым отъездом поссорилась с мужем. Он присвоил часть ее личных денег, доставшихся ей по наследству, подделав счета тысяч на двадцать пять или тридцать. Думаю, что миссис Фарго поймала его на жульничестве и, возможно, пригрозила полицией, и тогда Фарго запер ее в спальне. Думаю, она была там в то время, когда я осматривал дом.

— А потом, ты полагаешь, у них дошло до драки? — спросил Дрейк.

— Да, я думаю, когда Фарго отпер дверь, он, возможно, пытался ее задушить, а она схватила нож и заколола его, не намеренно, а просто ударила вслепую, стараясь защититься. Осознав, что она натворила, она кинулась в панике вниз по лестнице, вскочила в машину и помчалась, думая, что, если успеет к автобусу, у нее будет алиби. Я считаю, она действительно первоначально собиралась лететь шестичасовым самолетом, но поездка в автобусе давала ей больше возможностей доказать свое алиби.

— Ну, а если она все это расскажет, — начал Дрейк, — тогда…

— Тогда тот факт, что она пыталась организовать фальшивое алиби и дала письменные показания, чтобы подкрепить его, безнадежно восстановят против нее публику. Если бы я только мог узнать истинный мотив ее поступков, у меня был бы шанс ее спасти.

— А ты не можешь заставить ее рассказать тебе правду?

— Нет.

— А если ты сам расскажешь здесь всю правду, как ты ее себе представляешь?

— Если бы я знал причину, по которой она ни слова не говорит мне, я мог бы что-то сделать. А так я могу лишь утопить ее еще глубже. Решат, что я придумал ей красивую версию, а в действительности она убила мужа, чтобы получить страховку.