Эрл Гарднер - Берегитесь округлостей

Дело становилось все более запутанным.

Суд начался по расписанию. Барни Куинн посадил нас там, где мог бы с нами консультироваться в случае надобности, но он впал в уныние и выглядел, как человек, которого вот-вот поволокут на казнь. Куинн старательно воздерживался от вопросов насчет револьвера.

Во время полуденного перерыва я отвел его подальше от репортеров и рубанул с плеча.

— В таких делах нужен мужчина, а не мальчишка. Ты адвокат, и твоего подзащитного обвиняют в убийстве.

Наказание за такое преступление — смертная казнь.

Присяжные наблюдают за окружным прокурором и за тобой. Ты выглядишь, как человек, защищающий виновного клиента. Это несправедливо по отношению к вам обоим. Борись, но не так, как будто тебя прижали к стенке, а с уверенной улыбкой адвоката, представляющего невиновного клиента.

— Актер из меня скверный, — проворчал Куинн.

— Тогда начинай практиковаться, — посоветовал я ему.

После перерыва он выглядел немного лучше.

Используя добытую нами информацию, Куинн знал все, что нужно было знать о присяжных. Опасность заключалась в том, что из списка могут не набрать нужного количества членов жюри. Тогда судья издаст распоряжение о дополнительном списке, и Барни придется иметь дело с людьми, о которых он ничего не знает.

Окружной прокурор Мортимер Эрвин был высоким, красивым, исполненным достоинства мужчиной с вьющимися темными волосами, широкими плечами и уверенным видом.

Эрвин не был женат, хотя являлся едва ли не самой выгодной партией среди местных холостяков, и любил включать в состав жюри молодых впечатлительных женщин и пожилых седовласых матрон, предпочитая не иметь дело с мужчинами, чьи руки были покрыты мозолями от работы на ранчо.

Впечатлительные молодые женщины смотрели на него, как на кинозвезду. Они выслушивали его доводы, голосовали за вердикт о виновности подсудимого и выходили из зала суда, шепча друг другу: «Ну разве он не чудесен?»

Пожилые матроны говорили, что Эрвин напоминает им Джимми, которого, увы, нет в живых. Джимми всегда хотел быть юристом.

Некоторые из мужчин с мозолистыми руками смотрели на тщательно причесанные волосы Эрвина, заглядывали в его выразительные глаза — и выносили вердикт в пользу обвиняемого.

Барни Куинн составил список присяжных, постаравшись, чтобы в нем было как можно меньше молодых женщин. В списке Эрвина присутствовала прямо противоположная тенденция.

Видя, как идут дела, я отозвал Барни в сторону.

— Подыграй ему, Барни.

— Что ты имеешь в виду?

— Пусть себе набирает в жюри женщин.

— Ну нет! — запротестовал Куинн. — Он набрал их слишком много. Женщины от него без ума. У него красивый звучный голос, и, приводя свои доводы, он устремляет выразительный взгляд на присяжных женского пола. Он платит по триста долларов за костюмы, и каждое утро надевает свежевыглаженный. Парень хорошо обеспечен и не зависит от своей прокурорской деятельности. Он хочет влияния и восхищения и наверняка надеется стать сенатором, генеральным прокурором или губернатором штата.

— И тем не менее подыграй ему, — настаивал я. — Позволь ему набрать женщин.

— Не знаю, чего мы вообще хотим от любого жюри, — вздохнул Куинн. — Наш парень мог бы смело признать свою вину.

— Что тебе нужно, — сказал я, — так это выпивка, крепкий сон и девочка. Бодрись! Это дело либо принесет тебе успех, либо тебя сломает.

— Об успехе и речи быть не может, — мрачно произнес он.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, то безусловно.

В пять часов заседание закончилось. Берта уехала домой в своей машине, а я позвонил Стелле Карие и договорился о встрече.

Мы выпили коктейли и пообедали в ресторане, а потом пошли выпить в ее квартиру. На сей раз она села не на диван, а на стул и вела себя более сдержанно.

— Как идут дела с вашим дружком? — осведомился я.

— Кого вы имеете в виду?

— Банкира.

— А, Купера, — промолвила Стелла. — Знаете, Дональд, я боюсь, что с вашей стороны это обычная ревность.

— Возможно, — признал я.

— Купер — хороший парень. К тому же он отлично соображает. Но он привлекает меня только самую малость. — Она усмехнулась. — Не знаю, что привлекает к вам. Вы один из самых надменных типов, каких я когда-либо встречала.

— Вовсе я не надменный, — возразил я. — Просто я работаю над делом Эндикотта и беспокоюсь из-за него.

— Почему?

— Говоря по секрету, — ответил я, — есть один свидетель, который в состоянии снабдить обвинение мотивацией убийства, и я боюсь, что окружной прокурор может его откопать.

Стелла опустила ресницы и устремила взгляд на кончик своей сигареты.

— Кто это? — спросила она, не глядя на меня.

— Девушка по имени Хелен Мэннинг, бывшая секретарша Эндикотта. Он уволил ее, а она пошла к миссис Эндикотт и сообщила ей, что Эндикотт — подлец и что он специально отправил Джона Энсела в джунгли Амазонки, чтобы убрать его с дороги.

— Могу себе представить, что почувствовала миссис Эндикотт, — заметила Стелла.

Я промолчал. Стелла немного подумала.

— Знаете, Дональд, — сказала она, — думаю, вы правы. Я могла бы обратить мое состояние в ценные бумаги, обеспечивающие мне доход, и вернуться к живописи.

— Только будьте осторожны с теми, кому вы поручите бумаги, — предупредил я.

Она скривила губы.

— Обычно я разбираюсь в людях. А если кто-то пытается меня надуть, я становлюсь безжалостной.

— Как и большинство женщин, — усмехнулся я, — хотя немногие из них в этом признаются.

— Я не только признаюсь — я горжусь этим. Так что не пытайтесь обмануть меня, Дональд.

— Хорошо, не буду, — пообещал я.

Стелла встала, чтобы налить очередную порцию ликера. На сей раз на ней было что-то белое и полупрозрачное. Бутылка опустела, и Стелла открыла дверь в кухню, чтобы взять другую.

Яркий свет из кухни четко обрисовывал округлости ее фигуры под тонкой тканью.

— Может, вы предпочитаете бренди и «Бенедиктин» мятному ликеру? — спросила она, повернувшись в дверном проеме.

— А у вас есть и то, и другое? — осведомился я.

— Да. — Она слегка изменила позу, а свет продолжал делать свое дело.

— Бренди и «Бенедиктин», — сказал я. — Но только немного, Стелла. Мне нужно идти работать над этим проклятым делом.

— Как вы мне надоели с вашим делом! — сердито отозвалась она.

— Когда оно закончится, — пообещал я, — вы будете видеть меня чаще.

— К тому времени, — огрызнулась Стелла, — вы, возможно, совсем не сможете меня видеть.

Она вошла в кухню, взяла бренди и «Бенедиктин» и вернулась, погасив в кухне свет.

Мы выпили, я пожелал ей доброй ночи и отправился домой.

В восемь утра мой телефон зазвонил. Я снял трубку и сказал «хэлло».