Эрл Гарднер - Сорвать банк

Письмо было подписано просто инициалами «А.У.».

Я сказал:

— Давайте будем откровенны друг с другом и тем самым сэкономим время. Меня зовут Лэм. Артур Уайтвелл нанял меня, чтобы разыскать вас, поставив об этом в известность Филиппа… Ну, а теперь почему бы вам не рассказать мне свою историю?

Сражение было проиграно. Силы покинули Корлу.

— У меня есть версия. Я могу ее изложить, чтобы помочь вам… начать разговор.

Корла молчала, стояла и смотрела на меня так, будто я был единственным убежищем после опустошившего все и вся циклона.

— Итак… Артур Уайтвелл не хотел, чтобы его сын на вас женился. Он считал, что Филипп мог бы найти более выгодную партию. Но Филипп сильно любил вас, а Уайтвелл некоторым образом психолог. Он понимал, что, в общем-то, его возможности ограничены, потому что Филипп если и был в чем-то незрелым человеком, то отнюдь не в личных своих чувствах, тут он — настоящий мужчина. Отец никогда не понимал сына по-настоящему, но осознавал, что существует пропасть, через которую ему никогда не перекинуть мост. То есть он понимал, что любая попытка встать между вами вызовет полный его разрыв с сыном… А потом случилось что-то, сыгравшее отцу на руку. У него появилась возможность, которую он искал. Он так все организовал, что вы просто выпали из картины, и оставил Филиппа залечивать раны в одиночку. Однако, — продолжил я, — Филипп принял случившееся так близко к сердцу, что отец почувствовал: надо что-то предпринять. Да, Филипп чувствителен, он не потерял представлений о чести и порядочности, так и не научился игнорировать интересы других людей. Ваше исчезновение, — Он ведь не знает, что это сговор, — для него оказалось слишком тяжелой ношей.

Корла тихо плакала, даже не пытаясь что-либо сказать.

Я подошел к окну, поглядел вниз на грязный задний двор, битком забитый какими-то старыми ящиками. Между двумя столбами уныло свисала бельевая веревка. В лужицах отражалось солнце. На куче сырого песка валялись детское жестяное ведерко и лопатка… Я постоял спиной к комнате: пусть выплачется, успокоится без неприятного чувства, что я за ней наблюдаю.

Прошло несколько минут, прежде чем Корла овладела собой в той степени, чтобы вести разговор.

— Вы думаете, мистер Уайтвелл мог предположить, что вы меня отыщете?

— Не знаю. Все, что мне известно: нас наняли для того, чтобы найти вас.

— Но он поставил мне условие, что я так должна организовать свое исчезновение, чтобы меня никто никогда не нашел. На этом он настаивал. Но тогда выходит, что приглашение вас к розыску — просто уловка, чтобы успокоить Филиппа?

— Так оно и есть.

Она ухватилась за последнюю соломинку.

— Но нанять хорошего детектива — это ведь стоит больших денег, правда?

— Да?

— А вы, должно быть, хороший? И он не пожалел…

Если ей хотелось продолжать себя обманывать, у меня это не вызывало возражений.

— Кажется, мы справляемся со своими делами в агентстве.

— Не можете ли вы мне что-нибудь еще рассказать, чтобы я поняла, каковы в настоящее время истинные чувства и намерения мистера Уайтвелла?

Только после того, как вы расскажете мне, что произошло. Тогда я, возможно, смогу связать концы с концами.

— Но, похоже, вы уже все знаете. Например, о Хелен Фрамли.

— Нет, я знаю только, что она написала вам письмо.

О чем оно — могу лишь гадать.

— А как вы думаете, что было в письме?

— Я думаю, в нем заключалась ловушка.

— Расставленная этой Хелен Фрамли?

— Я не думаю, что Хелен Фрамли когда-нибудь писала это письмо.

— Но я получила письмо от нее.

— Почему бы вам не рассказать мне все, что знаете вы, а потом уж мы сопоставим, кто что знает.

Корла задумалась.

— Вы догадываетесь, что послужило причиной моего бегства?

— Сид Дженникс.

Она кивнула. И начала, наконец, рассказывать:

— В детстве я была просто маленькой дурочкой.

У которой… у которой всегда была страсть к сильным.

И, если хотите, к насилию. Мне нравился бокс и боксеры. Я обожала футбол [4] Имеется в виду американский футбол, в котором по правилам допускаются противоборства, схватка игроков друг с другом. . Мы с Сиднеем учились в одной школе. Он играл в футбольной команде. Потом в школе стал моден бокс, и Сидней был сильнее всех.

Герой поединков. Многие родители были против увлечения боксом, но Сидней оставался кумиром каждого мальчишки в школе. И… моим. И постепенно превратился в драчуна-забияку, умеющего получить выгоду от своей силы. Тогда я этого не понимала.

В общем, я продолжала дружить с Сиднеем и в последнем классе перед выпуском, хотя моим родителям эта дружба не нравилась. Сидней после школы занялся профессиональным боксом, начал строить из себя мученика идеи… а я, в общем, когда Сидней стал зарабатывать достаточно, чтобы меня содержать, я убежала вместе с ним, и мы поженились. — Корла пожала плечами и как-то устало добавила: — Конечно, это оказалось ужасной ошибкой. — С минуту помолчала, как бы прикидывая, нужно ли обойти то, о чем теперь предстояло рассказать. Затем вновь пустилась в повествование: — Мы прожили вместе почти три месяца. Первые две или три недели я была совершенно околдована. Но постепенно… у меня начали открываться глаза. Сидней был силен, жесток и при этом — труслив. Если на ринге мог с кем-то справиться, то становился безжалостен и добивал противника. Когда проигрывал, всегда находил массу оправданий себе. Он, пожалуй, мог бы достичь вершины, но… когда регулярно начал встречаться с лучшими боксерами… Однако я забегаю вперед. Когда я вышла за него замуж, он только вышел из категории новичков, и на него обратили внимание. Известность сбила его с толку. Он ведь очень эмоционален и до безумия ревнив.

Он начал обращаться со мной как со своей личной собственностью… и его поступки по отношению ко мне, когда слетал внешний лоск и обнаруживалось, что под ним, — были отвратительны…

— Нет надобности вдаваться в подробности, — сказал я. — Что произошло, когда вы его оставили?

— Я устроилась на работу. Еще в школе пробовала себя, а теперь стала совершенствоваться в работе секретаря, радовалась, что мне эта работа удается.

— Развода не было?

— Я думала, Сид добился развода. Это была самая подлая шутка из тех, что он сыграл со мной. Я заявила ему, что хочу быть свободной. Он возразил, что лучше подождать год, а потом развестись под предлогом прекращения супружеских отношений. Он не желал, чтоб на него повесили обвинения в жестоком обращении с женой, это, мол, повредит его карьере… Мы стали ждать, когда пройдет этот год. Важный год для Сиднея: семь или восемь месяцев он шел все время вверх, но потом… за три месяца… скатился вниз. Я не знаю всего, что случилось, но его импресарио пришел к выводу, что он трус, что на ринге он любит только избивать боксеров слабей себя, а не честно сражаться, как подобает спортсмену. Я уж не знаю, как случилось… то, что случилось. Какая-то темная история, какая-то махинация… предал своего импресарио и намеренно проиграл бой… или что-то в этом роде. До меня дошли слухи. Как бы там ни было, десять месяцев спустя после нашего разрыва он пришел ко мне. Он был в отчаянии. Говорил, что ему никак не удается взять себя в руки после моего ухода. Сказал, что вместе со мной из его жизни ушло вдохновение. Ну, в общем, когда под ногами почва заколебалась, он начал искать сочувствия. Он заявил мне, что относится к тем мужчинам, кому для вдохновения в жизненной борьбе нужна женщина, и раз он не может вернуть меня обратно, а это он понимает… ну, словом, он встретил другую девушку, хотя никогда не будет испытывать к ней тех чувств, какие испытывал ко мне, но она безумно любит его, и ему она, в общем, нравится. — Корла горько рассмеялась: — В этом был весь Сидней: она его безумно любила, а ему она некоторым образом нравилась.