Аркадий Адамов - Инспектор Лосев

– Ну, девчата! Ну, баловницы! Чего вы меня сюда заманили, а? Ось я сейчас откуплюсь от вас!

Он широким жестом вынимает из кармана пиджака большую плитку шоколада и, откинув рукой чуб, церемонно преподносит ее Наташе.

– Комплекция не позволяет стать на колени, – улыбаясь, говорит он. – Примите и прочее.

Но тут Фоменко неожиданно видит меня, полное лицо заметно тускнеет, и, обращаясь уже ко мне, он суховато и не очень доброжелательно спрашивает:

– Чую, у вас до меня дило, товарищ, а?

– Совершенно верно, – отвечаю я. – Хотелось бы вас ненадолго вырвать из этого цветника. Не возражаете?

– Чего ж зробыш? – не очень охотно соглашается Фоменко. – Дило есть дило. Оно у нас на первом месте.

Нина уже успела вручить мне ключ.

И вот мы с Фоменко оказываемся в пустом и просторном кабинете, обставленном, правда, скромнее, чем кабинет Меншутина, но тем не менее вполне современно.

Мы усаживаемся в кресла возле лакированного, на тонюсеньких ножках, журнального столика, закуриваем, и я вполне миролюбиво спрашиваю:

– Давно ли вы в столице, Григорий Маркович?

– Погодите, – строго произносит Фоменко и пухлой рукой как бы останавливает меня. – Сперва треба взаимно познакомиться. А то вы меня знаете, а я вас нет.

Улыбки уже и в помине нет на его одутловатом лице, глубоко запавшие черные глазки, как зверьки из норок, настороженно и колюче ощупывают меня, толстые губы поджаты, их почти не видно. Девушки просто не узнали бы этого весельчака и балагура.

– Это верно, – соглашаюсь я. – Знакомство должно быть взаимным. Прошу, прочитайте.

И протягиваю ему свое удостоверение.

Фоменко внимательно изучает его, прежде чем вернуть. Я замечаю, что настроение у него еще больше портится. Я уже научился улавливать самую разную реакцию самых разных людей на мое удостоверение. Она всегда очень выразительна и вполне определенна. Реакция Фоменко относится к числу тех, которые мне не нравятся и обычно сулят трудный разговор.

– Слушаю вас, – хмуро говорит наконец Фоменко, возвращая удостоверение.

Я повторяю вопрос.

– В Москве я одиннадцать дней. Вот командировка, – и он пытается достать из внутреннего кармана пиджака бумажник.

Но я его останавливаю.

– Она мне пока не нужна. С каким заданием вы прибыли?

– Мне надлежит… – Фоменко откашливается. – Надлежит получить для моего совхоза два токарно-винторезных станка, пилораму и автобус.

– Получили?

– Да, да. Зараз уезжать собираюсь, – как-то слишком уж поспешно отвечает Фоменко.

– Вы не в первый раз приезжаете в Москву?

– Не в первый.

– И уже многих тут в министерстве знаете?

– Многих.

Он отвечает скупо, отрывисто.

Другой бы, между прочим, давно уже спросил, что мне, собственно говоря, надо выяснить. А этот почему-то не спрашивает. Робеет? Нет, это на него не похоже. Догадался? Вот это скорее. Ведь о том, что случилось с Верой, знает уже все министерство. И он, конечно, понимает, что милиция должна этим заниматься. И от этого ему так неуютно сейчас, так тревожно? Черт возьми, неужели именно в него влюбилась Вера? Нет, нет, он не похож на того человека с фотографии, это я сразу отметил про себя, как только Фоменко вошел в комнату к девушкам, и лечиться ему в Тепловодске тоже ни к чему. Но, может быть, именно с ним гуляла Вера в тот вечер, с этим «неистовым поклонником», как назвала его одна из девушек. Какое у него напряженное лицо.

– Вы знали Веру Топилину?

– Ох, так вы о Вере? – с непонятным мне облегчением восклицает Фоменко.

– Вы ее знали?

– А як же! Знал, знал.

– Встречались? Проводили вместе время?

Фоменко, набычившись, хмуро смотрит на меня исподлобья и наконец-то спрашивает:

– Вы, собственно, почему у меня об этом вызнаете?

Он снова враждебен и готов к отпору. Ну, сейчас это как раз понятно.

– Если вы встречались с ней незадолго до ее гибели или даже в тот самый день, то, может быть, чем-то поможете нам.

– Не встречался, – вздыхает Фоменко. – Признаюсь вам, хотел. Сильно хотел. Но… она не схотела.

Со следующим вопросом я медлю. Но задать его все-таки придется. Хотя бы для очистки совести.

Фоменко тоже молча курит, грузно откинувшись на спинку кресла и устремив взгляд в пространство.

– Вспомните, Григорий Маркович, – наконец говорю я, – что вы делали в прошлый понедельник.

Взгляд Фоменко из рассеянного становится вновь настороженным и неприязненным. Словно он ждет от меня какого-то подвоха, ловушки, удара из-за угла. Это очень неприятное чувство. Кажется, я ему не дал для этого оснований.

– Вам что же, весь день надо знать? – сипло спрашивает он.

– Пожалуй, опишите весь день.

– Да разве его запомнишь? Москва же! Крутит, вертит, голова пухнет, ноги гудят. Не, не помню я. Вот, ей-богу, не помню. Подписывал бумаги, ждал приемов, щи где-то в столовой хлебал…

Фоменко вдруг становится разговорчив.

– Ну, а вечером? – спрашиваю я.

– Вечером? – он, словно с разбегу, упирается в стенку. – Що вечером?

– С кем вы были в тот вечер?

– А-а! – почти обрадованно восклицает он. – Так вам що, алиби треба, а? Словом, значит, веры нет?

– Не забывайте, Григорий Маркович, ведь мы официальное расследование ведем.

– Бачу, бачу. Зараз припомню. Так… вечером, значит?.. Ну, так… – он усиленно трет лоб под чубом, по-прежнему грузно развалившись в кресле и все его заполнив собой от подлокотника до подлокотника, так что и руку уже не втиснишь.

– …Ну да… в кино пошли, значит… – с усилием припоминает наконец Фоменко. – С Миколой и его супругой… Ну, да… На последний, значит, сеанс… А до того чаи, значит, гоняли… Ну да…

Микола оказывается его земляком, недавно переехавшим в Москву, у которого Фоменко в этот раз и остановился.

Что ж, хоть и не очень нравится мне наш разговор, особенно кое-какие отдельные моменты в нем, хоть и сам Фоменко симпатии у меня не вызывает, однако он, видимо, не причастен к трагедии, разыгравшейся в прошлый понедельник вечером на стройплощадке.

Мы прощаемся без особой теплоты, а Фоменко, кроме того, с явным облегчением и даже заметно повеселевший. Определенно, он ждал каких-то неприятностей от нашего разговора. Непонятно только, каких. Вот теперь радуется. И через минуту готов будет уже снова балагурить с девушками. А зайти он к ним должен, он у них в комнате оставил портфель. Ну, и, конечно, задержится там, как же иначе.

За это время наш сотрудник уже побывает по указанному им адресу, у неведомого нам Миколы и его супруги. Так уж, для верности, чтобы «закрыть вопрос».

…А утром у меня новая встреча.

На этот раз с долговязым, широкоплечим латышом Освальдом Струлисом. Прямые светлые волосы, чуть не до плеч, ему к лицу. Тяжелый, выдвинутый вперед подбородок, глаза то серые, то голубые, по-моему, в зависимости от настроения. Сейчас у Освальда настроение угрюмо-спокойное и глаза совсем серые. «Как и его море в таком же состоянии», – неожиданно думаю я.