Аркадий Адамов - Инспектор Лосев

Итак, в списке было четыре машины, все легковые «Волги» «двадцатьчетверки», все учрежденческие, вернее, три из них, четвертая была такси. Все четверо водителей ровным счетом никакого отношения не имели к ограблению квартиры, ребята из группы Паши Мещерякова установили это абсолютно точно. И потому разговаривать с ними можно было вполне откровенно, и рассчитывать на их помощь тоже было можно. Так заверил нас Паша, и так оказалось на самом деле, с некоторыми поправками, однако.

…Петя Шухмин отправился выполнять полученное задание.

Первый из водителей, Владимир Павлович Храмов, которого Петя застал дома по случаю полученного им отгула за какие-то переработанные дни, оказался человеком немолодым и хмурым. Одет он был по-домашнему, в старых брюках и шлепанцах.

Узнав, что Шухмин из милиции, Владимир Павлович нахмурился еще больше и через силу пригласил его раздеться и пройти в комнату. Там на чисто прибранном столе лежали очки и развернутая газета. В маленькой квартире никого больше не оказалось.

Выслушав Петю, Храмов почесал за ухом и мрачно изрек:

– Я, между прочим, там галок не считал. По делу приехал.

– По какому же делу? – спросил Петя с единственной целью хоть немного «разговорить» своего собеседника.

– Велено было профессора Томилина Валерия Алексеевича на совещание привезти, для доклада. В путевке все отмечено, можете проверить, если желаете.

– Не желаем, – весело ответил Петя. – Желаем узнать другое: вы долго товарища профессора ждали там, во дворе?

– Кто его знает. Ну, минут, может, двадцать, полчаса.

– Кого видели за это время в том дворе, кто проходил, не помните?

– Всякие проходили. Разве запомнишь.

– Ну, все-таки. Хоть кого-нибудь запомнили? – настаивал Петя.

– Да никого я не запомнил. А так, знаешь, лепить я не привык. Отвечай потом. Ведь затаскаете, что я, не знаю?

– Да что вы, Владимир Павлович! Зачем мне вас таскать? – взмолился Петя. – Мне бы только ниточку какую-нибудь, чтобы ухватиться. Ведь как раз в это время четыре, а то и пять чемоданов вынесли с крадеными вещами, представляете? И непременно в машину должны были погрузить.

– Не видел, не видел, – замотал лысой головой Храмов. – Никаких таких чемоданов не видел. Я вон газету читал, – он кивнул на лежавшую перед ним газету.

– Не может быть, чтобы вы ничего не видели, – сердито возразил Шухмин. – Вы просто не хотите помочь. В чем дело, Владимир Павлович? Вы же честный человек.

– Честный, – с достоинством согласился Храмов. – Вот уже пятьдесят два стукнуло, а я за всю жизнь не только под судом, но и в свидетелях никогда не был. И не желаю. Нервы беречь надо, еще в «Здоровье» писали. Они на всю жизнь одни, не восстанавливаются.

– Так ведь и я не ради себя стараюсь.

– У вас работа такая. У меня вот тоже, слава богу, работенка нервов требует. Ведь каждый норовит под колеса сунуться. Тут во нервы как дрожат. А мне до пенсии еще восемь лет трубить.

– Да разве нужны нервы, чтобы сказать, что вы во дворе видели? Тут совесть нужна, а не нервы, – начал закипать Шухмин.

– Как же тут без нервов? А если они на суд придут?

– Кто придет?

– Да эти, которые, значит, с чемоданами перли?

– Их приведут. Они не сами придут. И вы-то тут при чем? Вас же на суде не будет.

– Вытащите. Что я, не знаю? Вам слово скажешь…

– Ну, хватит, Владимир Павлович, – прервал его Петя. – Не хотите помочь, не надо. Больше я уговаривать вас не буду.

– Так я же со всей душой, – спохватившись, торопливо произнес Храмов, видимо, встревоженный какими-то злыми нотками в голосе Пети.

– А если со всей душой, то давайте рассуждать по-другому, – с новым запасом терпения сказал Петя. – В котором часу вы приехали за профессором?

– Я-то?

– Ну да. Вы.

– Не помню уже.

– Владимир Павлович! – укоризненно произнес Петя. – Вспомните, пожалуйста.

Храмов вздохнул.

– В девять тридцать…

– Так. И стояли минут двадцать – тридцать. Прекрасно.

– И чемоданов никто не нес, – напомнил Храмов.

– Тоже прекрасно. А там, посередине двора, детскую площадку помните? Там еще с краю здоровенное дерево кривое растет.

– Ну, помню.

– Там ребятишки играли?

– Ну, играли. Что с того?

– И на здоровье. Их трое было?

– Двое. Пацаны. Вот такие, – Храмов поднял руку невысоко над полом.

– Одни гуляли?

– С бабкой. В очках. Книгу читала. Носа не оторвала.

– А к бабке этой никто не подходил?

– Другая бабка, – усмехнулся Храмов, чувствуя себя в полной безопасности за этими бабками. – Рядом села. Воротник у ней рыжий, пушистый, головы не видно. Ну, и пошла тары-бары.

– Вы уехали, а они все болтали?

– Ясное дело, если уже языками зацепились.

– А кто еще заходил во двор?

– Ну зашел один. У меня спрашивает: «Ты с комбината? За Виктором…» – «Нет», – говорю. Он и отошел.

– Совсем ушел? – насторожившись, спросил Петя.

– Да нет, на скамеечку сел. Видно, ждать решил.

Это был первый важный факт, на который Петя натолкнулся.

– А какой из себя мужик тот?

– Не мужик. Парень. Ну, обыкновенный. Какой еще?

Петя достал из кармана несколько фотографий и протянул их Храмову.

– Взгляните, тут его нет?

– Да не запомнил я его, – с деланным равнодушием отмахнулся Храмов. – Всего минуту и видел-то.

– Владимир Павлович! – снова укоризненно произнес Петя. – Поймите, наконец. Не для себя же стараюсь. Завтра с вами чего случится, ведь тоже искать буду.

– Ох… – вздохнул Храмов и взял в руки фотографии.

С минуту он всматривался по очереди в каждую из них, потом вернул Пете и с облегчением объявил:

– Нету тут его, точно говорю.

– А как он был одет?

– Пальтишко такое темное, кепочка, шарф пушистый, зеленый.

– И сидел, пока вы не уехали?

– Точно.

– Один?

– Один.

Больше Шухмин ничего от Храмова не добился. Но он был уверен, что и полученные сведения представляют немалый интерес, причем не только в связи с человеком в зеленом шарфе. Две старушки на скамейке тоже привлекли его внимание. Хотя никакой машины Храмов во дворе не видел.

…Второго водителя, Севу Добрынина, Шухмин застал в гараже. Сева только что привез кого-то из начальства своего главка и сейчас томился от безделья, ожидая нового указания диспетчера. Его машина была «разгонной», и потому задания у него были самые разнообразные, а дежурства выпадали и на субботу. Севе нравились его «разгонные» обязанности. Он, по его собственному выражению, любил «крутить колесами», а не дожидаться по два часа у подъезда, пока выйдет «хозяин». Был Сева длинным, тощим, имел светлый чуб, плутовские карие глаза и всегда улыбающийся толстогубый рот до ушей. На затылке еле держалась замасленная кепка, старенькая куртка на «молнии» была расстегнута, на шее небрежно болталось свернутое в жгут серое кашне.