Аркадий Адамов - Инспектор Лосев

– Или приблизился хотя бы, – осторожно замечает Валя.

– Но как нагло действуют, – сержусь я. – Как уверенно.

– Потому что когда-то у кого-то такое дело выгорело, – с обычным своим спокойствием, почти равнодушно отвечает Валя. – Вот и ты, по их расчетам, должен взять.

Я угрожающе киваю головой.

– Возьму, возьму, пусть даже не сомневается. Я так возьму, что костей, подлец, не соберет. А все-таки начинать надо с этого типа, с Павла Алексеевича – кто он такой, и с фиксации его связей, – я обращаюсь к Кузьмичу: – Разрешите назначить ему встречу.

– Неужто он так просто попадется? – сомневается Валя. – Ведь, судя по той вашей встрече, совсем не глупый мужик, хваткий мужик, осторожный.

– Все так. Но сказавши «а», надо говорить «б». Куда теперь деться, – возражаю я. – Да и шел он на это, раз дал время подумать.

– На что он шел, посмотрим, – заключает Кузьмич и засовывает карандаши в деревянный стакан, надоели они ему. – Значит, так, свидание назначай, и сразу берем его под наблюдение. Все, – и обращается к Вале. – Сведений с железной дороги никаких?

– Никаких, Федор Кузьмич, – сдержанно отвечает тот. – Сам уже звонил туда.

– Гм… Плохо. Упустили мы Леху. Сутки уже прошли, как он в Орше сошел. Далеко мог уйти. Ищи его теперь, где хочешь.

– Полина Тихоновна говорит, он непременно домой потянется. Сердцем она, мол, чует. Полагаю, вполне возможно, что и так. Тем более, там Зина какая-то его ждет.

Кузьмич поворачивается ко мне:

– Свяжись еще раз с Южноморском. Ориентируй насчет Лехи. Если он проскочил зону розыска, то сегодня может быть у них. А заодно узнай, что они там насчет этих самых Льва Игнатьевича и Ермакова узнали.

– Понял.

Я уже направляюсь к двери, когда Кузьмич говорит мне вслед:

– А потом все же повидай Купрейчика. Пора, я думаю, потревожить. И все наши вопросы ему поставить. Кстати, он, может, кроме Гвимара Ивановича, еще кого-нибудь из той шайки знает. Может, Гвимар Иванович его с кем-нибудь случайно знакомил?

– С кем? Со шпаной вроде Лехи или тем, в зеленом кашне? – скептически спрашиваю я. – Ну что вы, Федор Кузьмич.

– С ними-то, конечно, нет. А вот с таким как Лев Игнатьевич вполне мог познакомить. Словом, прощупай.

– Ладно. Только сомнительно, по-моему. Зачем им двоим в одну квартиру соваться? Подвод-то давал к ней Гвимар Иванович – это ясно, – я останавливаюсь возле двери и рассуждаю все с большим воодушевлением. – Но какова все же роль этого Льва Игнатьевича – вот что интересно. С остальными ясно. Гвимар Иванович – наводчик, Чума и Леха – исполнители, двое москвичей с машинами – увезли, спрятали, может даже, и покупателей должны найти. А этот Лев Игнатьевич? Главарь, что ли?

– Тогда кто такой Ермаков? – задает вопрос Валя.

– А он, скорей всего, вообще к этой группе отношения не имеет, – отвечаю я. – Так, подпольный делец какой-нибудь, местная знаменитость среди уголовников. А вот этот неведомый Лев Игнатьевич отношение к группе имеет самое непосредственное. С Чумой в ресторане бывал, во дворе с Гвимаром Ивановичем ссорился, и того потом Чума убивает.

Говоря об этом самом Льве Игнатьевиче, я вдруг ощущаю какое-то непонятное беспокойство, какую-то взвинченность, что ли, как, знаете, больные люди от предстоящей перемены погоды: вроде бы зримого повода никакого пока нет, а тревога уже откуда-то приходит. Или это просто нервы?

– Вот-вот, – кивает Кузьмич. – Именно что поссорились. И возможно, веры Гвимару Ивановичу не стало. Тогда мог и сам Лев Игнатьевич появиться в квартире Купрейчика. Под благовидным предлогом, конечно. Чтобы самому осмотреть, так сказать, поле боя. Проверить данные Гвимара Ивановича. Вполне д опустимо. Тем более, солидный человек, под солидным предлогом, конечно. Доверие ему было бы полное. Как считаете, а?

Всегда Кузьмич кончает свою мысль вопросом, вы заметили? Всегда стремится втянуть нас в обсуждение, заставить возражать или соглашаться. Это вовсе, между прочим, не педагогический прием; я заметил, что ему самому это необходимо, он привык, ему требуется, чтобы кругом него люди тоже думали над тем, над чем думает он, и вопрос престижа при этом его нисколько не волнует.

– Если была необходимость, то появиться он у Купрейчика мог, – соглашаюсь я.

– Ну вот, – с облегчением констатирует Кузьмич. – Но это я, конечно, к примеру. Ты смотри, разберись получше, что там к чему. И потревожь, потревожь его, не бойся. Они его сильнее потревожили, – и деловито заключает. – Ну, ступай. Звони в Южноморск. А с Купрейчиком постарайся днем встретиться. К вечеру Мещеряков обещал доложить результаты работы по обоим москвичам. Говорит, кое-что там уже накопали.

Я киваю и наконец выхожу из кабинета.

Вот, между прочим, такие у нас субботы, в нашей работе. И воскресенья часто тоже такие. Расследование тяжких преступлений должно идти непрерывно, тут дорог каждый час, не только что день. Паузы, конечно, возможны, но они зависят не от дня недели.

В дежурной части мне тут же дают Южноморск. Разница во времени у нас всего лишь час, и там тоже разгар рабочего дня. Дежурный горотдела Южноморска принимает мое сообщение о возможном появлении Лехи и обещает принять все меры к его задержанию. В последнем случае будет немедленно сообщено нам. Голос у него при этом торопливый и нервный. Что-то, наверное, случилось у них, скорей всего, какая-то неприятность.

– Разыскивается в связи с убийством и крупной квартирной кражей, – подчеркиваю я и еще раз настойчиво предупреждаю. – Помните, вооружен и очень озлоблен. Потому опасен при задержании.

– Понятно, понятно, – нетерпеливо говорит дежурный. – Все будет сделано, товарищ Лосев.

Мне не нравится его тон, но ничего больше не остается, как пожелать удачи. Моего дружка Мамедова на месте не оказывается. Я прошу передать, что жду от него известных ему сведений. На этом мы с дежурным прощаемся.

Я иду к себе и уже по городскому телефону звоню Купрейчику. Он, конечно, дома. Время около одиннадцати, и Виктор Арсентьевич, судя по его вальяжному тону, небось еще попивает утренний кофе и проглядывает свежие газеты. Эх, живут же люди, черт возьми!

Виктор Арсентьевич отменно любезен и, конечно же, не отказывается повидаться со мной. Больше того, он как будто даже рад предстоящей встрече. И мы уславливаемся, что через час я буду у него.

Конечно, я мог бы вызвать его к себе. Несмотря на субботу. Но это не тот случай. Виктор Арсентьевич приедет недовольный, раздраженный причиненным ему беспокойством, настороженный, конечно, и с одной лишь мыслью поскорее от меня отделаться. И нужного разговора – доброжелательного, неторопливого, благодушного даже, с желанием все припомнить и максимально тебе помочь, – такого разговора уже не получится. А мне нужен именно такой разговор.