Найо Марш - Старые девы в опасности. Снести ему голову!

— Господи, какой же ты молодец, что так ему сказал!

— Правда? Я ужасно рад это слышать.

Они посмотрели друг на друга и обменялись едва заметными улыбками.

— Позвольте мне слегка прервать ваш милый междусобойчик… — вмешался Аллейн.

Оба чуть не подпрыгнули.

— Да-да, — поспешно сказал Ральф. — Значит, он велел мне, так или иначе, составить завещание с такими пунктами, а он просмотрит его и примет решение. Он попросил меня включить туда условие, что Кузнецова Роща навсегда останется кузницей и не будет переделана в автостоянку, чего так желают его сыновья — не без подначивания со стороны Саймона Бегга. И еще попросил составить бумагу для мисс Кэмпион, которую он подпишет…

— Милый, я уже сказала мистеру Аллейну, что мы любим друг друга, но не помолвлены, потому что у меня есть сомнения…

— Подожди, Камилла, дорогая! Значит, составить бумагу, которую она должна обязательно принять, ради спокойствия его души и в знак памяти миссис Элизабет Кэмпион.

— Это моя мама, — пояснила Камилла.

— А потом он решил, что надо оставить кузницу сыновьям, а все остальное — Камилле.

— А много ли там всего остального? — спросил Аллейн, припомнив, что говорил Дэн Андерсен.

Примечательно, что Камилла ответила ему почти теми же словами, что и ее дядя:

— Все Андерсены любят припрятывать вещички. А дедушку они вообще прозвали «старой вороной».

— Вы действительно составили завещание так, как он просил? — спросил Аллейн Ральфа.

— Нет. Это было два дня назад. И меня все это обеспокоило.

— Милый мой Ральф, но почему ты ничего не сказал мне?

— Дорогая, во-первых, ты отказывалась со мной встречаться, а во-вторых, это было бы в высшей степени непрофессионально.

— Хорошенькое дело, — дернула плечиком Камилла.

— Но вы ведь уже знали, что ваш дед намеревается так поступить?

— Я же говорила вам — мы с ним даже повздорили.

— И вы не знали, что он ездил во вторник в Биддлфаст?

— Нет, — помотала головой она. — Я не заходила во вторник в кузницу. Я правда ничего не знала.

— Ну хорошо. — Аллейн поднялся. — А теперь мне бы хотелось остаться на пару слов с вашим молодым человеком наедине — если он не против. Я бы не просил вас уйти, если бы вы могли на полчасика отойти достаточно далеко, чтобы не слышать нашего разговора. — Он подошел к двери и открыл ее. — Если вы, паче чаяния, встретите инспектора Фокса или доктора Оттерли, — попросил он, — то будьте добры, передайте им, что они могут вернуться.

Камилла встала и грациозно проследовала к выходу.

— Собираетесь выведать, что больше всего заботит Ральфа? — Она выразительно взмахнула ресницами.

— О, кажется, вас посетило вдохновение! Скорее бегите и репетируйте какую-нибудь сцену пробуждения любви… Или вы не проходили это в вашем театральном институте?

— Откуда вам известно, что я посещаю театральный институт?

— Сам не знаю… Может, вы просто похожи на звезду сцены…

— Потрясающее наблюдение! — фыркнула девушка.

Аллейн бросил взгляд на Камиллу. Ну что можно о ней сказать? Она любима, любит сама, полна жизни, категорична, как и все в молодости, чрезвычайно чувствительна и вместе с тем полна легкомыслия…

— Будем считать, что с вами мы закончили, — подытожил он. Казалось, Камилла столкнулась с чем-то, что было выше ее понимания. Во всяком случае, вид у нее был озадаченный. — И занимайтесь лучше тем, что заботит лично вас, — посоветовал Аллейн, после чего ласково выпроводил ее из комнаты.

В конце коридора Камилла увидела Фокса и доктора Оттерли. Они почтительно расступились, а девушка любезно им сообщила:

— Вам просили передать, что вас ждут…

И пошла дальше. Доктор Оттерли поймал ее за руку и остановил.

— Ну как, все в порядке, Корделия? — спросил он. Она ответила ему сияющей улыбкой.

— Насколько это возможно.

— Безошибочным признаком приближения старости, — заявил доктор Аллейну, едва появившись в дверях, — является неспособность понимать выносливость молодых. Выносливость в хорошем смысле этого слова, — добавил он, перехватив взгляд Ральфа.

— Но Камилла, — зарделся Ральф, — просто на удивление чувствительная натура…

— Кто же в этом сомневается, дружище? Камилла — во всех отношениях очаровательная девушка. Я сейчас говорю о чисто физиологических вещах. И ее безусловно очаровательный организм реагирует на шок так, как это свойственно молодым. Вот моя потертая машина — та совсем по-другому. Вот и все, уверяю вас.

Ральф подумал про себя: какие же скучные бывают старики, когда начинают рассуждать о молодости!

— Я еще нужен вам, сэр? — спросил он Аллейна.

— Будьте добры, расскажите мне вкратце о танце Пятерых Сыновей. Фокс запишет за вами, а доктор Оттерли скажет потом, совпадает ли ваш рассказ с его собственными впечатлениями.

— Понятно. — Ральф сверкнул глазами на доктора.

Аллейн провел его сквозь знакомую анфиладу вопросов, и ответы ничем не отличались от ответов других свидетелей. Ральф мог лишь немного углубить и развить их. Когда Лицедей исчез за камнем после имитации обезглавливания, Ральф находился неподалеку. Он видел, как старик согнулся, сел на корточки, а затем осторожно вытянулся на земле.

— Все было нормально, — рассказывал Ральф. — Он меня тоже видел и даже помахал мне рукой, а я ему в ответ. А потом я пошел собирать пожертвования. Наверное, он так и собирался лежать в этой ямке, потому что там его никому не видно.

— Находился ли кто-нибудь еще так же близко к нему, как и вы?

— Да, Щелкун — то есть Бегг… Его место было напротив меня, перед тем как они расцепили мечи. И после этого он некоторое время стоял за дольменом, а потом… — Ральф запнулся.

— Что потом?

— Кажется… нет… да нет, ничего такого.

— Можно мне вмешаться? — отозвался доктор Оттерли со стороны камина. — Мне кажется, я понял, о чем подумал Ральф. Когда мы репетировали, Щелкун и Бетти — то есть Ральф — стояли каждый со своей стороны дольмена, а затем Ральф брал свой ковш, а Щелкун должен был скакать и снова приставать к девушкам. А он этого не делал. Не так ли, Ральф?

— Кажется, да… — встревожился молодой человек. — Не знаю уж, что вы подумали, но первое, что мне пришло в голову, — это что он просто не смог бы в своих доспехах ничего сделать — ничего такого. Ведь правда, доктор Оттерли?

— Правда. Он свои руки-то толком не видел. Они ведь под холстиной туловища. Я же сам смотрел на него — он стоял не шелохнувшись.

— Когда же он сдвинулся с места?

— Когда Ральф вырвал у Эрни меч. Бегг тогда заржал, как кобыла, и ускакал через заднюю арку.

— Он так и должен был сделать?

— Вообще, он мог делать все, что угодно, — пожал плечами Ральф, — ведь в этой части спектакля предусмотрена импровизация… Бегг, возможно, решил, что мы с Эрни уже достаточно почудили, и поэтому смылся. Эти доспехи жутко неудобные и тяжелые. Еще хуже, чем мои.