Найо Марш - Старые девы в опасности. Снести ему голову!

— Как вы думаете, эти присказки — особенно последние четыре строки — известны в других местах, где исполняются такие танцы?

— Разумеется нет, — возразил доктор Оттерли громче, чем ему бы хотелось. — Они не упоминаются ни в текстах у Ревесби, ни в каких-либо других английских мимических обрядах. Это чисто местное. Взять хотя бы это слово — «залюбит». В наших краях мне еще приходилось его слышать — когда я был мальчишкой, — но сомневаюсь, что оно встречается где-нибудь еще. Во всяком случае, не в таком контексте.

Аллейн положил руку на обложку и повернулся к хозяйке дома.

— Вы очень умно поступили, показав мне эту тетрадь, — торжественно проговорил он. — Могу вас поздравить. — Он встал и устремил на старую даму серьезный взгляд. Леди Алиса повернула к нему свое лицо жены Ноя и мигнула, как ящерица.

— Собираетесь идти, да?

— Вам, наверное, уже пора спать?

— Вот это скорее всего, — согласился доктор Оттерли, стряхивая пепел с сигары.

— Тетя Акки, уже больше десяти.

— Чепуха! Давайте-ка выпьем бренди. Где у нас поднос для вина? Позвоните в колокольчик, Оттерли.

Престарелая горничная появилась сразу по звонку, как в сказке, и уже с подносом, на котором стояли стаканы для бренди и бутылка такого же сказочного коньяка.

— По мне, так лучше вот так, — проскрипела леди Алиса, — чем со всякими там кофе. Папа всегда говорил: «Когда обед не греет уж живот, а сон еще нейдет — послать за бренди надо». По-моему, совсем неплохой совет…

Когда они уехали из замка Мардиан, было уже одиннадцать.

Фокс, который сидел у камина и запивал пивом свои заметки, посмотрел на вошедшего начальника поверх очков. В глазах Аллейна светился необычный огонек.

— Признаться, я ожидал вас чуть раньше, сударь, — сказал Фокс. — Не хотите ли пропустить пинту?

— Только если вы согласны нести меня потом до кровати на себе. Мы тут славно покутили с госпожой в замке. Ей, если я не ошибаюсь, уже девяносто четыре, но вино хлещет — дай бог каждому.

— Скажите пожалуйста! — Фокс поцокал языком. — Присядьте, сэр.

— Да я-то еще ладно. Вот интересно, как там доктор Оттерли… Когда мы прощались, он пронзительным фальцетом выводил арию из «Фауста».

— А что было на обед? Я имею в виду — из еды.

— Несчастная жертва Эрни и недоваренная брюссельская капуста. Впрочем, вина подавали божественные. В роли бога — папа госпожи Алисы. Но, как говорится, piece de resistance [45] Основное блюдо (фр.) . всего вечера, Братец Лис, настоящим чудом, переданным мне из рук в руки самой госпожой Алисой, явилось — как вы думаете что?

— Даже предположить не могу, сударь, — невозмутимо улыбался Фокс.

— Маленькая такая деталька — недостающее звено в цепи. Этакий крохотный золотой ключик к дверце — а за дверцей… Да полноте, не обижайтесь, Братец Лис, но не могу же я не обращать внимания на жирные улики, которые прямо-таки суют мне под нос. Вы слышали погоду на завтра?

Вот теперь Фокс действительно встревожился. Прочистив горло, он сообщил, что погоду обещали теплую и ясную.

— Прекрасно! — Аллейн хлопнул его по спине. — Просто отлично! Значит, нас ждет развлечение.

— О господи, — встревожился Фокс, — какое еще развлечение?

— С участием мечей и скрипок, Братец Лис. Тру-ля-ля, тру-ля-ля — знаете? Картинки старой доброй Англии — с колокольчиками. Моррис для девяти шашек, всякая там пыль… Подчеркиваю — для девяти.

— И что?..

— Будем восстанавливать весь танец, мой друг, и я скажу вам зачем. Слушайте.

В пятницу, через два дня после среды Скрещенных Мечей, скудное зимнее солнце робко выглянуло из-за горизонта над Южным и Восточным Мардианом. Однако лучи его распространились повсеместно. Они играли на чашках с кофе в доме преподобного отца мистера Сэмюэла Стейне, на рядах бутылок в баре гостиницы «Лесной смотритель», на наковальне в Кузнецовой Роще…

У себя дома в Йоуфорде доктор Оттерли с одобрением смотрел в окно, любуясь ясной погодой.

Там же, в Йоуфорде, щурился на солнышке Саймон Бегг, который занимался починкой колеса докторского автомобиля. Саймон думал об открывавшихся перед ним блестящих возможностях, связанных с Кузнецовой Рощей, и в то же время чувствовал себя неловко оттого, что в такие дни может испытывать радость. Тем не менее за работой он что-то весело насвистывал.

Трикси у себя за стойкой тихонько напевала, мальчик-половой тоже свистел.

Камилла, стоя у окна, расчесывала волосы и при этом повторяла речевое упражнение: «Полли с Билли, Молли с Вилли все тарелки перебили…» Она думала о своей безумной любви и, так же как Саймон, чувствовала неловкость оттого, что способна в такие дни радоваться жизни.

Леди Алиса очнулась от дремоты и на мгновение ощутила собственную старость и дряхлость. Но тут она увидела малиновку за окном, услышала громкую перебранку гусей, шаги Дульси в столовой — и приступ хандры сразу прошел. Но кажется, истинная причина такого облегчения была другой. Леди Алиса вспомнила вчерашний званый обед. Ее гость, кажется, остался доволен. Вот уже тридцать лет, как у нее не было такого внимательного слушателя. Хороший он парень — тут уж ничего не скажешь. Под словом «хороший» госпожа Алиса подразумевала «решительный». А что он там говорил под конец? Что собирается сегодня днем устроить повторный Мардианский моррис. Леди Алиса не переживала смерть Лицедея так остро, как более молодые свидетели несчастья. Она не испытывала ужаса от мысли, что во дворе ее собственного дома человеку отрубили голову. Она была уже не способна на такие переживания, как ужас. Единственное, что она чувствовала сейчас, это необычайную приязнь, и связывала это со вчерашним посетителем. Давно уже она не знала подобной радости…

«Пора завтракать», — подумала она и дернула шнур.

Дульси услышала из столовой, что в комнате для прислуги надрывается колокольчик. Она встала и собрала на серебряный поднос все необходимое: овсяную кашу, рисовый салат, мармелад, кофе. Вошла старая горничная и понесла поднос госпоже Алисе.

Дульси осталась наедине со своими мыслями, и главной среди них была надежда, что полиция не поймает убийцу слишком быстро. Она смахнула крошки со стола. Ведь тогда старший инспектор, перед которым она вчера предстала светской дамой, уедет по другому делу…

Ральф Стейне взглянул через стол на своего отца, который, как он заметил, не притронулся к завтраку.

— Какой-то у тебя несчастный вид, па, — обеспокоился он. — Что-нибудь случилось?

Отец поднял на него взгляд — лицо у него было бледное и озабоченное.

— Нет, дружочек мой, — покачал он головой, — ничего не случилось. Вернее, случилось, только не со мной — я все думаю про тот злосчастный вечер…