Найо Марш - Старые девы в опасности. Снести ему голову!

Он припоминал то, что читал когда-то об этом любопытном проявлении человеческой доверчивости, когда дело касалось магии. По долгу службы ему уже приходилось сталкиваться с эзотерическими сектами, и он был потрясен той неутомимостью, с какой люди преследовали химеру. В течение столетий тысячи и тысячи вполне разумных в иных отношениях людей с охотой заучивали и повторяли нудные бессмысленные тексты, участвовали в унизительных, отвратительных действах, навлекая на себя угрозу самых ужасных репрессий. Век за веком мужчины и женщины голодали, испытывали страх, доводили себя до изнеможения, шли на костер, на дыбу, на плаху, добровольно подвергали себя тому, что они понимали под вечным проклятием, но так и не добились хотя бы малейшего видимого успеха. И век за веком обероны и баради наживались на этой неистощимой доверчивости, чертили пентаграммы, бормотали невразумительные заклятья, устраивали изнурительные церемонии и собирали обильную жатву. В то же время обероны (и никогда баради) кончали тем, что попадались в собственные ловушки. Истерия, которую они вызывали в других, возвращалась к ним рикошетом. В чаду ритуальных курений они тоже начинали жаждать сверхчеловеческих даров.

Интересно, к какой категории принадлежал Оберон. Среди адептов эзотерики попадались разные типы. Бывали и такие деятели, которых, хоть они и основывались на заблуждении, все же нельзя было обвинить в шарлатанстве. И по сей день существуют люди, продолжающие бесплодные поиски талисмана удачи, философского камня, безграничной власти и легкой наживы.

Каждая эпоха накладывала свой отпечаток на магические обряды, они прошли длинную историю: от размаха и торжественности аккадских преданий к величественности греко-египетских папирусов, от благочестивых иудейских мистерий к убожеству, жестокостям и элементарной глупости немецких псевдофаустианских культов. От некромантов Колизея к удивительно наивной сказочности английских верований. Каждое направление имело свои особенности и свою формулу провала. А рядом существовала никогда не прерывавшаяся побочная линия — культ Сатаны, словно незаконнорожденный брат, с его черными мессами, мессами Любви и мессами Смерти.

Если Оберон прочел все книги, собранные в его библиотеке, у него должно было сложиться довольно ясное представление об этих ритуалах. Несомненно, он также не прошел мимо индуизма, вуду и полинезийских мифов. Было из чего выбирать, для того чтобы состряпать церемонию на погибель Джинни Тейлор и ее предшественницам. Аллейн подозревал, что Оберон изрядно развил формы и суть эзотерических учений. Клятва молчания, которую он прочел в комнате Баради, была явно оригинальным произведением. «Если нам предстоит месса Любви, какой ее знали во времена мадам де Монтеспан, — подумал Аллейн, — то бедного Рауля освищут в самом начале представления». И он задумался о том, что он станет делать, когда поднимется переполох.

Аллейн не забывал угощаться деликатесами, разложенными на блюде явно для того, чтобы удовлетворить голод потребителя марихуаны, и курил собственные сигареты. Он перебрал в уме все возможные рискованные моменты и нашел, что их очень много и все они ведут к катастрофе. «Как бы то ни было, — подумал он, — стоит попробовать. А если случится худшее, то и с худшим мы сумеем…»

Кто-то царапался в дверь.

Аллейн затушил сигарету, погасил свечу и уселся на пол спиной к двери, на манер Оберона сложив под рясой ноги. Перед ним находился туалетный столик с большим створчатым зеркалом. Царапанье повторилось, переходя в легчайшее постукивание пальцами. Аллейн сидел, уставившись в темноту, туда, где должно было находиться зеркало. Он услышал тихую возню и шорох, вероятно, обозначающий колыхание таблички с объявлением на дверной ручке. Приоткрылась дверь, и в темноте возникла вертикальная полоска золотого света. Аллейн наблюдал в зеркале, как на пороге появилась фигура в белом одеянии. Под капюшоном мелькнуло длинное лицо с крючковатым носом. Одетая в белую рясу, женщина казалась невероятно высокой, от фантастического облика не осталось и следа, тем не менее Аллейн узнал ее: ту же самую женщину он видел вчера на крыше в ярком шарфе и облегающем трико. Дверь закрылась, Аллейн опустил голову, наблюдая исподлобья за отражением посетительницы, которая подошла к нему так близко, что он чувствовал на затылке ее дыхание.

— Я знаю, это против правил, — прошептала она, — но мне необходимо поговорить с вами.

Аллейн не пошевелился.

— Не знаю, что они со мной сделают, если застукают здесь, но сейчас мне наплевать! — В зеркале Аллейн увидел, как она поставила свечу на стол. — Вы курили? Если так, то, видимо, все бесполезно. Я не курила. — Она тяжело опустилась на стул. — Так вот, — почти с домашней простотой прошептала женщина, — речь пойдет о Джинни. Вы ведь никогда не присутствовали на инициации? Я имею в виду такого сорта? Хотя бы кивните или покачайте головой.

Аллейн покачал головой.

— Я так и думала. Вы должны остановить ее. Вы ей нравитесь, уж поверьте. И если бы не он, она была бы влюблена в вас и вела бы себя как всякая нормальная хорошая девушка. И вам она тоже нравится. Я знаю. Я наблюдала за вами. Вы должны остановить ее. Она очень хорошая девушка, — наставительным шепотом продолжала посетительница, — а вы по-прежнему блестящий молодой человек. Запретите ей!

Аллейн высоко поднял плечи и опустил.

— О нет! — Возражая, женщина повысила голос. — Если б вы только знали, как давно я за вами наблюдаю. Если б только знали, чем я рискую. Ведь если вы донесете на меня, боюсь представить, что они со мной сделают. Могут и убить. Что ж, им не впервой. Или вы верите, что она покончила с собой? Я-то не верю.

Голос умолк. Аллейн ждал.

— В любом случае, — произнес голос довольно громко, — вы должны подать мне знак.

Аллейн поднял руку и поводил пальцем в отрицательном жесте.

— Вы не хотите! То есть вы позволите этому случиться? С Джинни? На глазах у всех? Боже! — Послышался горестный вздох. — Боже, вы разбиваете мне сердце!

Снова наступила пауза. «Сколько времени прошло, а мы все еще никуда не продвинулись, — подумал Аллейн. — Скажет она наконец или нет!»

Голос твердо произнес, словно его обладательница, сжав волю в кулак, решила идти до конца:

— Отлично. Я сама поговорю с ней. Толку, правда, от этого не будет. Вот я смотрю на вас и спрашиваю себя, что вы за человек. Я смотрю…

Она резко умолкла. Передвинутая ею свеча отразилась в зеркале, свет упал на лицо Аллейна. Он сидел ни жив ни мертв.

— Кто вы? — сурово спросила женщина. — Вы не Робин Херрингтон.

Стоя позади Аллейна, она сдернула капюшон с его головы. В зеркале их взгляды встретились.