Дональд Уэстлейк - Пожиратель женщин

– Вот мы и приехали!

Пабло щедро вознаградил шофера и велел кухарке-метиске внести чемоданы в дом.

Кончита последовала за прислугой, и за нею последовал Пабло. Квартира была, тепла, как порядочная женщина.

– Какая жалость, что я не могу больше слышать лай своего пса! – заметил Пабло.

– Он околел?

– Да. Вот уже несколько дней!

– Почему же вы не заведете себе новую собаку?

– Да потому что возместить утрату пса не так просто, как утрату любовницы.

– Ваш пес был умен?

– Нет. У него был ум молодой женщины. Вот это мне и нравилось. Обычно все владельцы собак уверяют, что их псы лишены лишь одного – языка. А вот моему псу недоставало разума… Евменида, эта дама отужинает и заночует у нас.

У кухарки было лицо, которое сделало бы честь самому верховному палачу богдыхана. Примерно таким же был и ее характер, – во всяком случае, она еженедельно отказывалась от должности и никогда не приводила своей угрозы в исполнение.

– У вас прелестная квартира, – заметила Кончита, – я вижу, у вас много дорогих вещей.

– Увы, наша жизнь – это очень короткая поездка, которая, суждена нам по воле наших родителей. И я предпочитаю совершать эту поездку в вагоне первого класса, а не в вагоне для скота.

– Этот сад принадлежит вам?

– Да. Разумеется, он ничто по сравнению с садами Семирамиды, но так как я никогда не бываю в нем, то для меня он достаточно хорош.

Пабло помог гостье снять жакет, проводил ее в предназначенную для нее комнату и осведомился, не желает ли она отдохнуть.

Оставшись одна, Кончита осмотрела комнату. Кровать была очень широкой и низкой. В соседней комнате стенные часы мелодично воспроизводили бой часов Вестминстерского аббатства. Пробило семь часов.

Спальня Кончиты была расположена между столовой и спальней Пабло.

Кончита открыла чемодан и вынула полотенце, флакон духов, тюбик с зубной пастой, зубную щетку, пару туфель, ночную рубашку и японский халат.

Опустившись на мгновение на постель, она заложила руки за голову и поболтала ногами в воздухе. Ноги ее были обнажены до колен, и вдруг стремительным движением она поспешила укрыть их, – она заметила напротив себя дверь, а в двери замочную скважину.

В соседней комнате снова пробили часы – четверть восьмого.

Кончита встала, подкрасила губы, припудрилась, переодела чулки и туфли, оглядела свои безукоризненные ногти и вышла в столовую.

Стол был уже накрыт. Пабло поднялся и, улыбаясь своей гостье, попросил ее занять место за столом, в то время как кухарка, принаряженная, как деревенская невеста, подала паштет. При этом она извинилась, что не рассыпала по столу розы.

– Зато стол украшают руки дамы, – заметил Пабло. И дама поблагодарила его за комплимент улыбкой.

Обед прошел очень чинно и сдержанно, и несмотря на то, что колени-собеседников находились в опасной близости, ноги их ни разу не встретились под столом.

Из сада доносилось щебетание экзотических птиц, запертых в большой клетке. Их голоса смешивались с криками обезьянок, гулявших на свободе.

– А чей это бюст?

– Это – Сократ, древний философ, имевший обыкновение шататься по публичным местам в сопровождении сонма учеников, старательно записывавших все глупости, которые приходили ему в голову.

– И который оставлял свою жену Ксантиппу дома. Впрочем, она была сварлива, как и все остальные профессорские жены, изменяющие своим мужьям с мальчишками. Единственное исключение – я.

– Да, так поговоривают о Ксантиппе, но, возможно, Сократ просто притворялся гомосексуалистом, как это и ныне в моде… Не угодно ли вам соусу?

Благодарю вас.

И снова улыбка озарила лицо гостьи.

– Почему вы не пьете вина?

Снова улыбка.

– Почему вы улыбаетесь?

– Потому что вы предлагаете мне выпить возбуждающее.

– Но это же совершенно невинное вино.

– Это зависит от восприимчивости человека.

– Хорошо, я не буду настаивать.

Глаза женщины заблестели.

– Ваш муж любит вас?

– Его любовь такая сладкая, что мне приходится бояться сахарной болезни.

– Он ревнив?

– Да. Но он настолько уверен в своих достоинствах, что не может предположить, будто я могу счесть кого-нибудь лучше его. И поэтому он убежден в том, что я верна ему.

– Вы счастливы?

– Почти. Скажите, а какую книгу пишете вы в настоящее время?:

– Такую же, как и все остальные книги.

– И она скоро выйдет из печати?

– Мне надо еще поработать над последней главой. Куда вам угодно отправиться сегодня вечером? В театр?

– Это могло бы скомпрометировать меня. Вас ведь знают в Какаочинча!

– Но зато вас еще не знают.

– К тому же я устала. Я пораньше лягу спать. Вы и не представляете себе, какое странное ощущение вызывает мысль о том, что находишься в доме человека, с которым познакомилась три часа назад и о котором знаешь только то, что он пишет книги и любит женщин.

– О, я люблю далеко не всех женщин, которых мне приписывают.

– И вы об этом сожалеете?

– Нет, у меня еще есть время полюбить их.

– Сколько вам лет?

– Тридцать пять.

– И только?

– По сравнению с тем количеством лет, которое у меня впереди, это много. Разрешите предложить вам ликеру. Я выкурю сигарету.

– Прошу вас.

Пабло Амбард одевался с элегантностью международного вора.

– Скажите, браслет, который вы носите, связан для вас с какой-нибудь историей?

– Нет.

– Не верю. Должно быть, его замкнула на вашей руке какая-нибудь женщина. Расскажите мне, пожалуйста.

– Повторяю вам, этот браслет не имеет истории.

– В таком случае выдумайте ее.

– Я никогда не выдумываю историй ради одного человека. Если же я их выдумываю, то для всеобщего употребления. Но я готов для вас сделать исключение. Итак, на берегу Амазонки я познакомился с одной японкой…

– Но разве Амазонка протекает не по Бразилии?

– А по-вашему, японки в Бразилии не могут встретиться?

– Вы правы. Так кто же была эта японка?

– Танцовщица из варьете, которой суждено было оказаться любовницей павиана…

– Прошу вас, довольно, – возмутилась дама. – Я не хочу слушать дальше. Я ухожу к себе. Итак, до завтра.

Пабло проводил ее до порога комнаты и простился с нею, пожелав доброй ночи.

Затем он добавил:

– Если вам что-нибудь понадобится, – я сплю там.

– Нет, мне ничего не понадобится, – поблагодарила дама, смущенно улыбаясь. – Спокойной ночи!

И она на мгновение замерла на пороге двери так, как это делают пожилые комики на сцене, прежде чем соберутся захлопнуть дверь.

Затем она попыталась повернуть ключ, но это оказалось для ее хрупких пальцев непосильной задачей. Взявшись за ключ обеими руками, она, наконец, справилась с ним.

То же самое она проделала с ключом в двери Комнаты Пабло. Потом повернула выключатель, зажгла несколько ламп, снова потушила их, оставив зажженными лишь две. Подойдя к зеркалу, она оглядела себя и улыбнулась. Потом зашагала по комнате и подошла к окну, – по-видимому, ее томила какая-то мысль… Перед ней открылась фантастическая картина: окутанные ночною тьмой сады и дальний оркестр, в котором духовыми инструментами были лягушки, а струнными – кузнечики.