Алекс Павези - Восьмой детектив

– О! Весьма интересно, согласитесь?

– Если внимательно перечитать, можно увидеть, что из темноволосого человека с круглым лицом, тщательно ухоженными усами и короткой шеей он превращается в блондина с узким лицом, длинной шеей и ничем не примечательными усиками. И это никак не объясняется.

– Понятно, – сказал Грант, глядя на море. – Это противоречие легко могло возникнуть по невнимательности. Но, думаю, вы правы, и оно появилось по другой причине.

Джулия что-то нацарапала в блокноте.

– Мне не хотелось бы оставлять это противоречие неисправленным. Но, учитывая нестыковки в остальных рассказах, оно, похоже, соответствует общему замыслу книги.

– Да, мне тоже так кажется. Но что за нездоровое чувство юмора у меня было в те годы!

Джулия внезапно почувствовала усталость и вздохнула.

– Давайте сегодня закончим на этом, хорошо? Мне хотелось бы убрать подальше ручку и налить себе еще бокал, если вы не возражаете.

– Пожалуйста, – ответил он. – Допивайте все.

И она вылила из графина последнее вино, думая, сколько всего ей еще нужно сделать. Затем она откинулась назад и посмотрела на звезды.

– Скажите, Грант, что такого особенного в этом острове?

Он не ожидал такого вопроса.

– Что вы имеете в виду? Он прекрасен.

– Да, но здесь слишком спокойно и одиноко. Разве у вас не возникает искушения уехать отсюда?

– Никогда. С этим островом связаны все мои воспоминания.

Она сделала большой глоток вина.

– Вы крайне загадочный человек.

– Буду считать это комплиментом.

– Я думаю, вы шпион. Работаете над каким-то секретным проектом. Или вы скрываетесь от закона. – Она слегка замялась на последнем слове, так что оно растянулось на две секунды. – Может, теперь, когда вы малость выпили, вы готовы поговорить?

– О чем?

– О Белом убийстве. О Белле Уайт, задушенной неподалеку от паба «Испанская таверна» в Хэмпстед-Хите в августе тысяча девятьсот сорокового. И о том, почему вы назвали свою книгу в честь этого убийства.

Грант утомленно поднял брови.

– Я уже сказал вам все, что я об этом знаю. Это просто совпадение.

– Значит, вино не освежило вашу память?

– Не знал, что алкоголь имеет побочный эффект.

Джулия пожала плечами.

– Он стимулирует ум.

– Скорее он стимулирует воображение.

– Это правда, я немного пьяна, – она подняла бокал, – но не так трудно сопоставить факты. Утром я спросила вас, от чего вы сбежали на этот остров. Вы не захотели отвечать. После обеда я указала вам на связь между вашей книгой и нераскрытым убийством. Итак, эти вещи связаны – поэтому вы здесь?

Он рассмеялся.

– Вы думаете, я убийца?

– Я не знаю, что думать. Я просто задаю логичные вопросы.

– Думаю, вам нужно пересмотреть вашу логику. Вы предполагаете, что я убил человека, потом написал книгу и озаглавил ее так же, как называли это убийство в газетах, а спустя несколько лет сбежал сюда?

– А у вас есть алиби?

Грант улыбнулся.

– Так сразу ничего в голову не приходит.

– Тогда вы можете доказать свою невиновность, если назовете истинную причину вашего переезда на этот остров. Вы оставили жену и работу и с тех пор живете здесь как отшельник, но почему?

Улыбка застыла на лице Гранта.

– Вы очень быстро перешли на личное.

Джулия заметила, что его рука, чересчур крепко сжимающая ножку бокала, слегка дрожит.

– Да, но ведь у нас не просто светская беседа. Работа над этой книгой – наше с вами деловое партнерство, Грант. Я должна знать, что могу доверять вам.

Грант покачал головой.

– Мне вовсе не хочется говорить о том, что случилось больше двадцати лет назад. – Он примирительно поднял руки. – Лучше спросите меня о чем-нибудь другом.

Он неловким движением опустил бокал, так что его ножка ударилась о стол и от нее отлетел осколок. Проскользив по скатерти, осколок остановился возле Джулии, едва заметно поблескивая на белом полотне.

– За двадцать лет вы не женились во второй раз. Об этом можно спрашивать?

Грант оставил в покое поврежденный бокал и начал ногтями вскрывать оставшиеся мидии, чтобы занять руки.

– Нет, нельзя.

– Почему вы больше не пишете?

– Уже поздно. Эти вопросы меня утомляют.

Последняя раковина никак не открывалась, и Грант, желая показать, что беседа закончена, поднял среднюю тарелку и вытряхнул ее за перила – содержимое, вращаясь, полетело в море. Глухо зашуршал по скалам редкий дождик из раковин, гулко стукнула тарелка, которую Грант небрежно вернул на стол.

Джулия закрыла блокнот.

Поначалу пожар был лишь ниточкой дыма из окна третьего этажа: прохожие указывали на нее и что-то говорили. Дымок был похож на воздушного змея. Потом он вырос в завиток, такой толстый и упругий, что вполне мог бы сыграть роль в рекламе шампуня. Затем дым выбрался за пределы одного окна и вскоре расползся по всем верхним этажам, будто серая плесень.

После этого пожар было уже не остановить: затейливые ветвистые деревья плотного черного дыма одно за другим вырастали из разверстого огненного жерла. Горел один из самых больших и роскошных лондонских магазинов, с тысячами посетителей, а также одеждой и мебелью на тысячи фунтов стерлингов; и он, казалось, вот-вот будет смят гигантской дьявольской рукой, тонкие пальцы которой скребли по небу.

Хелен Гаррик сидела одна за столиком на двоих и уже полчаса наблюдала за происходящим: улица слегка изгибалась, и, хотя пожар был на той же стороне, ярдах в двухстах, она отлично все видела со своего места у окна.

Сначала это было даже забавно: так, небольшое развлечение за ужином в одиночестве, но, когда эвакуация закончилась, а из здания выполз первый пострадавший – пожилой мужчина в форме швейцара, затоптанный выбегающими посетителями, – вина и стыд завладели ею, и уже совсем не хотелось есть принесенное официантом второе блюдо. Хоть это и была всего лишь тарелка лапши. Но чудовищность этой сцены не шла ни в какое сравнение с ужасом, творившимся на верхних этажах здания, где за окнами исступленно метались люди, осознавшие, что очутились в западне. Они кричали и выбивали стекла, высовывались из окон и свешивались вниз, но деваться им было некуда. Хелен вдруг поняла, что, хотя сначала пожар и выглядел безобидным, как развевающаяся на ветру бесцветная ленточка, эти люди сразу оказались в ловушке, как только дым заполнил единственную в здании лестницу. Никакого любопытства у нее не осталось, один стыд, и свою лапшу она доедала в слезах.

Потрескивание разговоров в ресторане служило подходящим звуковым сопровождением к пожару: громкие голоса смешивались с беспорядочным гулом, а постукивание ложки о бокал напоминало сигнал пожарной тревоги.