Николас Блейк - «Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике

– Я бы согласился. Это ненадолго. Оно того стоит.

Но даже теперь Джорджия не могла принять окончательного решения.

– Зачем тебе понадобилось затевать все это, когда я уже готовилась к тихой, уютной старости? – спросила она, стараясь говорить бесстрашно.

У Джорджии имелась привычка уходить на долгую прогулку перед принятием важного решения. Хотя она была в высшей степени цивилизованной дамой, а возможно, как раз поэтому, она считала, что в итоге решения следует принимать – женщинам, по крайней мере, – руководствуясь интуицией. Разум может и обязан обеспечить данные, ясно обозначить «за» и «против», но нечто более глубинное должно сделать выбор, утвердить его и осуществить принятое решение. Найджел называл это своего рода моральной трусостью – благовидным предлогом для отказа принимать решение. Джорджия отчасти признавала это, однако на опыте убедилась, что интуиция редко подводит. Поэтому она шла и шла, пока воюющие доводы разума не истощались настолько, чтобы прекратить сражение, и когда они удалялись с поля боя, у Джорджии в голове складывалась четкая картина действий.

На следующий день после визита сэра Джона Стрейнджуэйса Джорджия, в старом твидовом пальто, без шляпы, направилась на автобусную остановку, доехала до набережной Виктории и двинулась на восток вдоль Темзы. Морской бриз нежно шевелил ее темные волосы. От реки поднимался острый запах моря. Темза простиралась вдаль – мимо затопляемых приливом участков берега и товарных складов, – к морю, а за ним находилось множество стран, известных Джорджии. Редкие встречные пешеходы бросали любопытные взгляды на маленькую гибкую фигурку, шагавшую с видом такой обособленности, будто она была одна в пустыне и не видела перед собой ничего, кроме горизонта. Они вспоминали, миновав ее, что лицо этой женщины – несмотря на недостаток традиционной красоты, – было до странности привлекательным.

Отлив словно тянул за собой и Джорджию, унося ее сердце в дальние края, как это всегда бывало. Однако вскоре возникли мысли о делах насущных, когда она свернула прочь от реки и начала пробираться по улицам Ист-Энда. Здесь со всех сторон наступала откровенная бедность. Окаймленные зеленью холмы Девона и эти невзрачные оживленные улицы были, каждые в своем роде, частью страны, которую Джорджия любила – любила теперь с обостренным осознанием и как путешественница, повидавшая много красот, и как человек, который по возвращении домой узнает, что его любимым местам угрожает коварный и жестокий враг.

Этим утром, наложившись на уличные сценки – яркие разноцветные тележки торговцев, неряшливые лавчонки, суету и оживление толпы, – возникли иные образы: неестественные и смутные незваные гости, словно при проявлении обычной фотографии обнаружился среди стульев и столов призрак. Рядом с застывшими в испуге домами Джорджии чудились молчаливые часовые в ботинках штурмовиков; люди, которые, ползая на коленях, оттирали тротуары; дети, изгнанные со знакомых игровых площадок; слышался шепоток осведомителя в кафе. Женщина будто ощущала страх и подозрение – все привычные ухищрения современной тирании.

«Но что могу сделать я? Почему сэр Джон выбрал меня для такого дела? Меня ждет полный провал. И разлука с Найджелом. “Это ненадолго”. Легко сказать. Найджел не понимает, он по-прежнему считает, что я самодостаточна – кошка, гуляющая сама по себе. Такой я была до встречи с ним. Я не увижу, как в саду вырастут бледно-желтые нарциссы, которые я посадила в прошлом году. Однако есть гораздо более важные вещи, чем цветы. Да, я знаю, но… И сэр Джон так убедителен и основателен. Устроит этот мнимый развод во всех мучительных, мелких деталях, настолько тщательно, что он вполне покажется настоящим. Но знаешь, моя девочка, втайне тебе не терпится попробовать побороться с этим “Английским флагом”, или кто уж они там есть, окунуться в еще одно приключение, твое последнее приключение, а затем – почетный отдых. Приключение? Чушь! Вероятно, не будет ничего более страшного, чем следить за жалкими иностранцами в кафе “Лайонз”, болтать в дорогих и скучных гостиных».

И так снова и снова. Джорджия пошла быстрее, пока не утомилась настолько, что у нее не осталось сил даже для этих поверхностных мыслей. Вернувшись к обеду домой и приняв телефонный звонок от Элисон Гроув, она не сознавала, как скоро решение действительно будет принято за нее.

– Да, дорогая, я поеду, – сказала она. – В вечернем платье? А Найджел? Всего лишь девичник? Очень хорошо.

Элисон Гроув была и подругой Джорджии, и причиной ее отчаяния. Эта изящная, как статуэтка, блондинка, которая имела автомобиль, снимала квартиру с гостиничным обслуживанием и всегда была идеально одета, не располагая другими очевидными средствами к существованию, кроме своей зарплаты журналистки светской хроники, жила, по мнению Джорджии, жизнью совершенно непостижимой для женщины стольких талантов.

– Но ведь на самом деле ты не получаешь удовольствия от всех этих дурацких вечеринок и приемов, на которые ходишь? – спросила Джорджия.

И бирюзово-голубые глаза Элисон показались еще более невинными, когда она ответила:

– Ну понимаешь, я домашняя девочка, дорогая. И подумай о поживе. Ведь я бабочка, которая топнула ногой [3] Отсылка к сказке Р. Киплинга. .

– Топнула ногой на что?

– Да на всех остальных бабочек, разумеется.

Что было совершенно справедливо. Безусловно, блестящая журналистка Элисон была незаменима для «Дейли пост», поскольку эта напористая молодая газета поддерживала свой огромный тираж за счет того, что попеременно то держала язык за зубами, то показывала его знаменитостям дня. Колонка сплетен, которую вела Элисон, – «Птичка нашептала…» – мастерски сочетала снобизм и скрытую насмешку. Хозяйки светских салонов, обладавшие достаточно хорошим чутьем, чтобы уловить эту слабую, насмешливую нотку, поначалу жаловались на Элисон редактору, затем пытались исключить ее из своего круга. Однако скоро они раскаялись, обнаружив, что эта веселая маленькая бабочка обладает острейшим жалом. После ее рассказа о предстоящем бале в честь дочери герцогини Спекской – церемонии, на которую по строжайшему приказу высокородной дамы журналистку не должны были допустить, – общество решило принять Элисон Гроув на ее условиях. Несмотря на все это, Джорджия по-прежнему придерживалась мнения, что ее подруга попусту растрачивает свои таланты.

Элисон появилась в шесть часов. Под распахнутым пальто виднелось великолепное белое, облегающее фигуру платье, которое словно родилось вместе с ней.

– Дорогая, – вздохнула Джорджия, – в твоем присутствии я всегда кажусь себе одетой с благотворительного базара.