Буало-Нарсежак - Очертя сердце

— Ты мне не доверяешь? — настаивала Ева. — Ты не уверен во мне? Тогда я тебе кое в чем признаюсь. В моей жизни было много мужчин… Ты это знаешь. Я поневоле заставляла их страдать. Я хотела, чтобы они позволяли себя любить, как позволяют себя любить неодушевленные предметы. На них смотрят, до них дотрагиваются, потом бросают. Мне хотелось, чтобы мужчины были огромными безмолвными пейзажами. Так я любила Мориса. Я долго мечтала, чтобы любовь была безответной, чтобы она не могла превратиться в ловушку…

Неподвижный, оледеневший Лепра впитывал, однако, ее слова всеми порами.

— С тобой по-другому… — продолжала Ева. — Я вдруг перестала быть проходящей мимо. Я люблю тебя. И хочу, чтобы ты любил меня долго, всегда, если тебе так больше нравится, но это слово лишено смысла. Я люблю тебя в радости и в горе — ты слышишь, и в горе… Теперь ты мне доверяешь?

— Спасибо, — выдохнул Лепра.

— Почему ты несчастлив?

— Я больше не несчастлив.

Ева зажгла верхний свет. Повеселевший Лепра улыбался.

— Бедный мой малыш! — сказала она. Он стал искать ее губы. Она отвернулась.

— Нет. Я слишком устала.

Они без сил лежали друг подле друга — а до утра было еще далеко. Где-то там, на полу, как забытая вещь, валялось тело Мелио. Когда его обнаружат? В воскресенье в издательство никто не придет. Может, в понедельник. Комиссар обязательно вызовет их на допрос… Лепра погрузился в забытье, прерываемое внезапными пробуждениями. Очнувшись, он видел рядом Еву — широко открыв глаза, она о чем-то думала. О чем? О ком? О каком прошлом? Или о каком будущем? В конце концов Лепра провалился в сон, ему что-то пригрезилось, он застонал, затих и тоже превратился в тело, плывущее по черным волнам забвения.

Когда он пришел в себя, Евы радом не было. Он встал, заглянул в ванную, в кухню. Она ушла. Остался только запах духов у кровати и впадинка на покрывале. Настенные часы показывали половину девятого. Ему хотелось сорвать телефонную трубку, позвонить ей, сказать, что он ее любит… Ева, любимая… Любимая… Он напевал, но ему вовсе не было весело. Он слишком хорошо знал, какие опасности их ждут…

В девять утра в комиссариат на улице Бонзанфан прибежал мальчуган…

— Мсье, мать просила вас поскорее прийти. Она нашла мертвеца.

В полдень комиссар Борель из Уголовной полиции опустился на колени перед трупом Мелио.

Поздно утром позвонила Ева.

— Прошу тебя, приезжай, я схожу с ума.

Лепра хотел заговорить, но она сразу повесила трубку. В полном смятении Лепра стал ловить такси. Ева не из тех женщин, что легко теряют голову. Значит, что-то случилось… Неужели уже нашли труп? Впрочем, его так или иначе найдут. Этого испытания не миновать. Неужели комиссар установил связь между смертью Мелио и …? Нет, это исключено. Совершенно исключено. Это и надо втолковать Еве.

Лифт был занят, Лепра одним духом взлетел по лестнице, запыхавшись, ворвался к Еве, схватил ее в объятия.

— Что случилось?

— Ничего, — ответила Ева. — Незачем было бежать сломя голову!

Она высвободилась из его объятий, спокойная, холодная, немного отчужденная.

— Я испугался, — объяснил Лепра. — У тебя был такой голос…

— Очень мило с твоей стороны. Лепра вошел в гостиную.

— Тебе нездоровится? — спросил он.

— Да нет же.

— Ты в плохом настроении?

— Ох, не заводи опять эту музыку! — пробормотала она с раздражением. — По-твоему, то, что с нами случилось, очень весело?

Она села поодаль от него — он заметил, что она все еще в халате, в шлепанцах на босу ногу и лицо ее посерело от бессонной ночи. Она жестко поглядела на него.

— Что ты собираешься делать? — продолжала она.

— Я? — спросил пораженный Лепра. — А что я, по-твоему, должен делать? Надо ждать.

— Ждать, ждать! — простонала Ева. — Ты соображаешь, что… Полиция его обнаружит.

— Не сегодня.

— Нет, сегодня.

Она внезапно рассердилась так, слезно виной всему был Лепра.

— Не воображаешь же ты, что Мелио проводил воскресенья в одиночестве. Его безусловно куда-нибудь приглашали. Я уверена, в эту минуту кто-то ждет его, звонит по телефону и удивляется, что ответа нет.

Глаза ее уставились в пространство за спиной Лепра — ему стало не по себе, и он, ища опоры, опустился в кресло.

— Через час, — продолжала Ева, — в дверь Мелио постучат, начнут беспокоиться… Взломают дверь… Сообщат Борелю… он войдет в кабинет… заметит, что в столе и в шкафах кто-то рылся…

— Так или иначе, наших отпечатков он не обнаружит, — возразил Лепра. — Перчаток мы не снимали.

Она закрыла глаза, глубоко вздохнула, зябким жестом запахнула на коленях халат.

— Я в этом уверен… — настаивал Лепра. — Единственная оплошность, какую мы, пожалуй, допустили, — это то, что мы не захватили с собой его бумажник, чтобы сбить полицию со следа.

Она метнула на него быстрый взгляд.

— Ты был бы на это способен?

— Не знаю, — признался Лепра. — Я об этом не подумал.

— А если бы подумал?

— Когда приходится защищаться, надо уж идти до конца… Но уверяю тебя, мы ничем особенно не рискуем. У Мелио была уйма всякого рода знакомых — разве не так? Почему же Борель должен заподозрить именно нас?

Ева нетерпеливо передернула плечами.

— Не будем спорить, — сказала она. — К чему! Только ты не можешь помешать Борелю думать то, что завтра будет думать весь Париж. Вот знаменитый композитор, который погиб при довольно загадочных обстоятельствах… И вот теперь его друг, издатель, в свою очередь умер — убит. Нет ли связи между двумя этими фактами?.. А стоит так подумать, и круг подозреваемых странным образом сужается, ты не находишь?

Лепра уклонился от ответа. Факты! Факты!… Ева часто пускала в ход это словечко. Оно заслоняет горизонт, сковывает воображение, подчиняет тебя законам реальной жизни. Лепра фактов не любил.

— Допустим, — согласился он наконец, — мы входим в круг подозреваемых. Но, черт возьми, мы же не виноваты в смерти Мелио. Почему же тогда мы? Почему нас станут беспокоить?

— Почему? — переспросила Ева с отвращением. — Да потому, что кто-то знает правду и ведет игру.

— Но кто это? Кто? — воскликнул Лепра.

Он пробежал через всю комнату и в бессильной ярости, распиравшей его грудь, встал перед Евой.

— Кто?

— Я бы дорого дала, чтобы это знать, — сказала Ева. Голос ее охрип, она поникла головой. Лепра опустился перед ней на колени, со сдержанной нежностью погладил по волосам.

— Теперь, — прошептала она, — довольно любой улики, и мы погибли. Понимаешь, любой! И мы ничего поделать не можем. Если бы я сказала правду… еще в Ла-Боль… мы бы не дошли до того, до чего дошли… Ложь опутала нас. Качав лгать… становишься… становишься…

Ее подбородок задрожал.

— Становишься кем?