Хью Пентикост - Королевство смерти

— Я не знаю, как он выглядит. Поэтому и пришел к вам.

— Понимаю. — Матсон задумчиво потер подбородок. — Прошлым вечером брат Микки был убит в перестрелке. Вероятно, вы читали об этом в утренних газетах.

— Да.

— Так что он может и не появиться. Микки из глубоко верующей семьи католиков. С другой стороны, он — большая шишка на пристанях и может решить, что ему там обязательно надо быть.

— Если он все же появится, вы мне его покажете?

— Конечно. Но если он все же придет, то — вот-вот. Телефонные звонки начнутся с минуты на минуту.

Мейсон облизал пересохшие губы.

— Почему, когда я вошел, какой-то человек, увидев меня, провел рукой по горлу?

Матсон засмеялся:

— Не принимайте всерьез. Это старый знак мафии. Он означает «чужой или коп — заткнуться, не болтать». Я обратил на вас внимание, едва только вы вошли. По свистку.

— По свистку?

— Тихому, но заметному. Он означал «тут чужой — аккуратнее». Стоит вам подойти к месту разгрузки судов, и вы услышите, как за несколько секунд такой пересвист покроет тысячи футов пирса. Да вы не пройдете и тридцати ярдов по пирсу, как все докеры на нем будут знать: чужак тут что-то вынюхивает.

Затрезвонили телефоны. Снимая трубки, прорабы бросали короткие реплики и торопились в зал. Люди один за другим подходили к окошечкам, получали талоны и покидали центр.

Матсон наблюдал за прорабом, который набирал группу носильщиков. Закончив набор, он уже двинулся к выходу, когда в зал торопливо вошел высокий рыжий молодой человек.

Управляющий коснулся руки Мейсона:

— Вот и ваш парень.

Прораб, который, казалось, покончил со своими обязанностями, увидев Микки Фланнери, повернулся и хлопнул его по плечу.

Микки подошел к окошку, в нескольких футах от которого стояли Мейсон с управляющим, и показал свою регистрационную карточку. Под синей пропотевшей рубашкой бугрились мускулы. На курносой физиономии выделялась воинственно выпяченная челюсть. Блеклые серо-зеленые глаза окинули Мейсона быстрым враждебным и подозрительным взглядом. Когда регистраторша вернула Микки Фланнери его карточку, он развернулся и пошел к выходу из зала.

— Спасибо, — сказал Мейсон управляющему и последовал за Фланнери.

Толпа, сгрудившаяся у окошек, преграждала Мейсону путь. Докеры были на редкость неуступчивы, когда он, бормоча извинения, старался протолкнуться между ними.

Микки Фланнери уже миновал полквартала, когда Мейсон, запыхавшись, нагнал его.

— Фланнери!

Микки обернулся. Под рубашкой с закатанными рукавами напряглись мышцы.

— Да? — Он прищурился, припоминая. — Я видел вас наверху. Кто вы такой — инспектор или что-то в этом роде?

Мейсон, не мигая, уставился на него.

— Прошлой ночью убили вашего брата, — сказал он.

У Микки глаза вспыхнули яростью.

— Этот сумасшедший коп, сукин сын!

— Этот сумасшедший коп, сукин сын, был моим братом, — тихо произнес Мейсон.

Микки Фланнери сделал легкое движение, напоминающее балетное па, — так боксер выбирает позицию. Он сжал кулаки.

— Мой брат тоже погиб, — сказал Мейсон.

— К чему ты клонишь? — спросил Микки хриплым от гнева голосом.

Из кармана Траска вынырнули очки, которые он стал полировать влажным, пропотевшим платком. Но все это время Мейсон не сводил с Микки широко открытых глаз.

— Насколько мне известно, — сказал он, — мой брат задолжал вашему брату некую сумму денег. И я думаю, что в данных обстоятельствах они пригодились бы его семье.

Микки Фланнери перестал приплясывать на месте и остановился как вкопанный.

— Что-то я не усекаю. — Серо-зеленые глаза смерили Мейсона с головы до ног. — Не усекаю. Твоя фамилия Трасковер?

— Из деловых соображений я сократил ее. Меня зовут Мейсон Траск. Я — литератор. Я могу уплатить долг брата, и я чувствую себя просто обязанным… — Не найдя слов, он пожал плечами.

Прищуренные серо-зеленые глаза с откровенным подозрением уставились на него.

— Хочешь расплатиться за брата?

Мейсон скупо усмехнулся:

— Думаю, что да. Но я не имею представления, о какой сумме идет речь.

Микки с силой перевел дыхание.

— Такие сведения должны быть в бумагах Игрока, — сообщил он. — Я должен проверить.

— Конечно, я хотел бы расплачиваться с другим человеком.

— Что ты сказал?

— Я предполагаю, что ваш брат одалживал не свои деньги, — вежливо сказал Мейсон. — Насколько я понимаю, он должен был получить комиссионные со всей суммы. И я хотел бы вернуть ее боссу вашего брата. А он, уж конечно, позаботится, чтобы семья вашего брата получила свою долю.

Тонкая, еле заметная улыбка скользнула по губам Микки.

— А ты неглупый парень, — произнес он.

— Можете ли вы выяснить размер этой суммы? — спросил Мейсон, не обращая внимания на подколку.

— Выяснить я могу, — мягко сказал Микки. — А как я с тобой свяжусь?

— Я могу встретить вас в любом месте… и в любое время. Как скажете.

Широкая улыбка Микки стала еще шире, если это вообще возможно.

— В квартале отсюда «Бар и гриль» Гаррити. Видел его?

— Да.

— К вечеру выясню, что смогу. Встретимся там завтра после работы. В половине шестого. О'кей?

— Я приду. Вы понимаете, что я расплачусь только с вашим боссом? Не хочу, чтобы к семье брата были какие-то претензии.

— Понимаю, — сказал Микки. И расхохотался.

Владельцу похоронного бюро приходится нелегко. Если он будет деловит и энергичен, то произведет самое неприятное впечатление. Тот же результат его ждет, если он станет излишне скорбеть. Джон Д. Харрис выражал сочувствие, не теряя деловитости. Ему понравилась идея похоронного обряда в двухкомнатной квартире. Он осудил и присутствие при этом двух мальчиков, семи и восьми лет, которым доведется увидеть, как их отца в гробу выносят из квартиры. Кроме того, придет немало друзей Джерри из полицейского участка, которые захотят отдать ему дань уважения. Часовня в заведении мистера Харриса как нельзя лучше подойдет для этих целей. Она будет свободна через два дня, в четверть первого.

— Придут те, кто откажутся от полуденного ленча, — сказал мистер Харрис, выковыривая спичкой из коренных зубов остатки сытного завтрака.

И теперь торжественная церемония трагического ухода из жизни Джерри Трасковера была в руках этой обезьяны в человеческом облике по фамилии Харрис.

Мейсон с трудом пробился на своем «фольксвагене» сквозь столпотворение утреннего движения — на восток и направо, на восток и направо, — пока наконец не поставил машину в гараж на Ирвинг-Плейс рядом с Восемнадцатой улицей. Завернув за угол, он вышел на Девятнадцатую улицу, откуда за железной оградой были видны деревья и цветы парка Граммерси. Его квартира находилась в полуквартале от Ирвинг-Плейс.