Юлия Ефимова - Пока медведица на небе

– Ну, у меня явный прогресс, – улыбнулся Карл.

– Однозначно, – засмеялась Тамара Петровна.

– Боюсь, что сейчас я снова подпорчу свою репутацию, – уже серьезно сказал Карл, три женщины с любопытством, оставив вилки, смотрели на Карла. Тот вытащил из кармана помятый конверт, положил перед Булей и сказал:

– Вы писали мне, я приехал, это я отец Сеньки, – сказал и выдохнул, словно решился на это и боялся передумать.

Клава ахнула и прижала руку ко рту, Сенька же перевела взгляд с конверта на Булю, что-то прочитала у той на лице и выскочила на улицу.

– Не ходите за ней, – твердо сказала Тамара Петровна, когда Карл вставал. – Ей сейчас надо побыть одной, переосмыслить ситуацию, поверьте мне, Есения – умная девочка, она все поймет.

Клава все же поднялась и тихонько вышла на улицу к Сеньке.

– Пусть остынет, – продолжила Буля. – Я ведь не родная ей, Оленька была моей воспитанницей в детском доме, но любила я ее как дочь. Как я радовалась, когда она поступила в Москву в институт, но, не проучившись и полгода, вернулась, кинулась ко мне в ноги, просила помочь. Рассказала о большой любви и о большом предательстве, которое она не могла простить. Стали мы жить вместе, но так случилось, умерла она при родах, девочку отдали туда же, откуда была и мать, вот судьба-то. Тогда я решила забрать Есению, помогли мне, удочерила я её, и живем мы неплохо, да, наверное, никогда я бы вам не написала, да вот здоровье у меня стало подводить, не хочу, чтоб при родном отце она в детский дом попала.

– Есенией ее Оля назвала? – тихо спросил Карл.

– Да, причем это решение было принято сразу, лишь только она вернулась, поэтому я сделала, как она сказала.

– Так звали мою любимую бабушку, Оля знала об этом, – сказал Карл. – Я понимаю, сейчас глупо оправдываться, да и не перед вами это делать надо было, но я ничего не знал про Сеньку, про то, что Оля беременна. Она просто в один день исчезла из моей жизни, словно и не было ее.

– Искать не пробовали? – усмехнулась Буля.

– Я решил, раз она исчезла, значит, я ей не нужен, мне было восемнадцать, – Карл понимал, что сейчас уже глупо что-то вспоминать, но никак не мог остановиться. – Я ее не брошу теперь никогда, вот только простит ли она меня?

– Простит, куда денется, – видно было, что Тамаре Петровне нравится этот молодой человек, нравится, как и что он говорит, и она внутренне благословила его.

– Карл, – в комнату вошла Клава, – сходи поговори с ней, она на крыльце сидит.

Жара ушла, оставив в воздухе привкус лета, Карл вновь, как два дня назад, уселся на ступеньку рядом с Сенькой.

– Люблю летом по вечерам сидеть на крыльце, – сказал он, не зная, с чего начать.

– Ты ее любил? – спросила Сенька.

– Очень сильно, – ответил Карл.

– А у меня от нее только это, – она достала из маленького кошелечка, что висел у нее на груди, бумажку и протянула ему. – Читай вслух, буду представлять, что она со мной разговаривает.

Карл взял листок, пробежав по первым строчкам, у него в горле встал ком, но, вспомнив слова своей любимой бабули – «мужчины не плачут», – взял себя в руки.

Карлу было очень тяжело это читать, и скупые мужские слезы покатились по щекам, он украдкой вытер их ладонью и, осторожно обняв Сеньку, сказал:

– Прости меня, дочка, но поверь, я очень рад, что ты есть у меня.

Сенька ничего не ответила, только обняла его в ответ своими тоненькими ручонками. Они, конечно, этого не видели, но на небе Большая Медведица, обняв Умку, смахнула слезу счастья со своей мягкой медвежьей щеки.

В холле музея было людно, ведь открытие новой экспозиции – это большое событие для города Краснодара. Клава с Сенькой стояли в уголке и внимательно смотрели на входящих, ждали своих.

– Едрёный комбайнёр, – пронеслось знакомое приветствие, и Боря, который за последний месяц стал навскидку еще больше, подбежал и стал обниматься. – Привет, Клава, какая ты красавица сегодня, – очень искренне восхищался он.

Клава и правда за последний месяц очень сильно изменилась, она сходила в парикмахерскую и поправила свою вынужденную стрижку, от этого она стала еще лучше. Из-за того, что она вдруг стала резко худеть, пришлось поменять полностью гардероб, и она в этот раз подошла к его выбору с душой и чувством прекрасного. Косметика теперь появлялась у нее на лице каждое утро, причем макияж был настолько профессиональным, что секретарь Инна Викторовна, восхищенно причмокивая, не верила, что она красится сама. На работе шептались за ее спиной, говоря, что их «мымра» наконец влюбилась, но все было не так. Месяц назад Карл уехал со словами: «Все будет хорошо, верь мне», – и больше не позвонил ей ни разу. Самой набрать девять цифр на телефоне или спросить у Сеньки было ниже ее достоинства. Клава понимала, что так и должно было быть, они с Карлом совсем не пара. Сенька же, наоборот, ходила очень счастливая, у нее появились модные вещи, а самое главное, отец, которому она названивала по пять раз на день, в отличие от Клавы, совершенно не стесняясь.

– Сенька, какая ты, – Боря долго подбирал слово, – взрослая и модная стала.

– Называйте меня Есения, – поправила его Сенька, узнав о своей испанской прабабушке, которой так восхищался ее отец, она тут же полюбила свое когда-то ненавистное имя.

– Значит, теперь Есения, – это Марина подошла к ним. – Ты знаешь, а это правильно, помнишь, как у капитана Врунгеля: как вы яхту назовете, так она и поплывет. Есения – это достойное имя для красивой девушки. Ну, где Ярик, хотела его поздравить.

– Он у экспозиции, – сказала Клава, – переживает, что-то там с табличкой, то ли повесили ее не так, то ли что-то написали не то.