Юлия Ефимова - Робкий ангел возмездия

– Быстро переодеваться.

Вернулся он, неся в руках две кружки с горячим чаем, поставил напротив Мани и, не дожидаясь, пока она возьмет свою, чокнувшись с ней, сказал:

– Мир.

Маня первую кружку пила молча, чай был вкусным, с мятой и лимоном, но, когда Фома налил ей вторую, информация начала сочиться из нее, как сок из корзинки с вчерашней клубникой.

– Ой, Фома, я когда шла домой, то слышала за забором у соседок-близняшек странный разговор, один из собеседников – это точно был Михаил, другого не разобрала.

– И что в нем было странного? – Фома больше поддерживал разговор, чем действительно интересовался, подсознательно он чувствовал свою вину за незапланированный душ.

– Михаил грозил кому-то, что если тот что-то не расскажет, то это сделает он сам, и что-то еще о том, что он не убийца.

На этих словах Фома взбодрился и уточнил:

– Прям так и сказал – не убийца?

– Ну, после того как я второй день получаю по голове, то не могу гарантировать дословно, но что-то в этом духе, – автоматически потерла свой шишак Маня.

– В свете последних событий каждое такое слово выглядит, мягко скажем, странно. Завтра я попробую с ним поговорить, но сейчас меня мучают два вопроса: первый – как труп этого мужчины оказался сначала в вашем бассейне, а потом в озере, и второй – кто дал вам по голове:

– Это да, – со вздохом сказала Маня, опять трогая новую шишку, ее немного разморило в теплом халате и в компании горячего чая. – А мне, представляете, сейчас идти домой, а вдруг это был убийца, а вдруг я что-то видела, даже сама не знаю что. Так страшно понимать, что это происходит с тобой здесь и сейчас, а когда ты не проснешься, ничего не растворится в восходе солнца. Вот как вы думаете, Фома, почему рождаются люди, способные убивать?

– Я думаю, ими не рождаются, ими становятся, – отсутствующе ответил Фома, будто обдумывая что-то важное.

Мане вдруг захотелось прочесть свой стих, чтоб как в молодости, с чувством и от души, поэтому, воспользовавшись тем, что собеседник задумался, она стала декламировать:

Когда Маня читала стихотворение, то слёзы тихо текли по её щекам, уж очень актуальным оказалось стихотворение, написанное ею двадцать лет назад. Фома изначально слушал ее вполуха, но по мере чтения все пристальней всматривался в её лицо, будто пытался заново что-то в нем разглядеть.

– Вот уже третий день вы меня удивляете, Маня, это хорошее стихотворение, а главное, серьезная мысль в нем, которая сразу ложится в душу. Сделаем так: вы сидите здесь, а я пойду проверю ваш дом, закрою его, а вы сегодня переночуете у меня в гостях, на этом старом, пахнущем камином диване.

И Маня заметила: что-то неуловимо изменилось, да что там, даже старый оранжевый абажур это заметил и стал немного теплее освещать комнату. В воздухе повисло что-то важное, недосказанное и настоящее, а привкус мяты на губах словно подсказывал, что это реальность, только она стала чуточку лучше. Настроение испортил стук в дверь, и участковый, совсем еще мальчишка, что сегодня приезжал к Мане, заглянул в дом. Улыбаясь как Буратино, радостно и беззаботно, он произнес:

– Приветствую хозяев, о, Марь Ивановна, и вы здесь, здорово. Ну, вот и нашелся ваш «гуляющий» труп, – было такое чувство, что он очень рад данному обстоятельству. – Мне необходимо с экспертами еще раз вашу баню осмотреть.

– Ключи возле двери висят на гвоздике, – сказала Маня, – берите и смотрите в любое время.

– А что тянуть, вот прямо сейчас и посмотрим, – сказал участковый, не переставая улыбаться.

– Данил, – Маня замялась, это еще три часа назад она могла называть его по имени, когда он совершал к ней частный визит, а сейчас он при исполнении, – как вас по отчеству?

– Вообще-то Сергеевич, но можно и по имени, – добродушно ответил все так же улыбающийся участковый.

– Так вот, Даниил Сергеевич, сегодня днем в своей бане я нашла это, – и Маня протянула ему находку, – возможно, это важно для следствия.

– Спасибо, – участковый взял запонку, осмотрел, и аккуратно положил ее в извлеченный из кармана пакетик, и продолжил: – Марь Ивановна, а дача ваша? Может, эта вещь ваших гостей? Кто еще мог ей пользоваться?

– Да любой желающий, – вставил Фома. – Ключи от бани всегда висели на гвоздике у двери. С дачей, скорее всего, тот же коммунизм.

– И все же, – продолжил участковый допытывать Маню.

– Ну, если быть откровенной, то это не моя дача, – смутилась Маня.

– А чья? – сказать, что Даниил Сергеевич удивился, – ничего не сказать.

– Нашей семьи, – туманно ответила Маня.

– Это понятно.

– Но документально не совсем так, дача принадлежит моей тете Марго.

– А она дала вам ключи? – пытался уточнить участковый.

– Нет, я без спроса приехала, – повинилась Маня.

– Таак, – начал терять терпение Даниил Сергеевич.

– Так повелось, – продолжала Маня, – что «родовое гнездо», как называет его Марго, мы можем посещать, только когда тетушка приезжает в Россию либо по ее поручению, проверить, все ли в порядке. В этом году тетя велела племянникам собраться в доме двадцать девятого декабря. Но у меня случился форс-мажор – меня уволили. Поэтому я решила нарушить правила и приехать сюда немного раньше. Так что люди здесь бывают не чаще раза в три месяца, кто же приезжал последний проверять, наверняка можно спросить у охраны, она записывает все посещения.

Совсем молодой Даниил немного смутился от того, что его учат работать, и пометил в блокноте – охрана.

– А между прочим, нашу мадам, – вставил Фома, – час назад в собственном дворе по башке огрели.

– Ничего себе, – удивился, улыбаясь, участковый. – И кто вас так не любит, позвольте узнать, может, родственники, за то, что пораньше приехали на дачу?

– Я не знаю, я никого не видела.

– Я принес ее сюда, сейчас собрался идти смотреть, что там, – сказал Фома.

– Пойдемте вместе, – сказал Данил Сергеевич.

Когда участковый вместе с Фомой ушли, Мане на ум стали приходить только лирические нежные стихи, и, листая их в голове словно книгу, она уснула.