Артур Дойль - Этюд в багровых тонах; Знак четырех: Повести; Приключения Шерлока Холмса: Рассказы

Я тщательно изучил обстоятельства его смерти, но не мог обнаружить ничего, что указывало бы на убийство. Отца не ограбили, на его теле не было никаких признаков насилия, дознание не обнаружило никаких следов, на дорогах не было замечено никаких подозрительных лиц. Но нужно ли говорить, что я потерял покой и был почти уверен, что отцу подстроили ловушку.

При таких мрачных обстоятельствах я вступил в права наследства. Вы спросите меня, почему я не отказался от него? Отвечу: я был убежден, что все наши несчастья каким-то образом связаны с давними событиями в жизни моего дяди и что опасность будет угрожать мне, где бы я ни находился.

Мой бедный отец скончался в январе 85-го года; с тех пор прошло два года и восемь месяцев. Все это время я мирно прожил в Хоршеме и начал уже надеяться, что это проклятие не тяготеет над нашей семьей после гибели старшего поколения. Однако я слишком рано успокоился: вчера утром меня постиг такой же удар, какой постиг моего отца.

Молодой человек вынул из жилетного кармана смятый конверт и, повернувшись к столу, высыпал на него пять маленьких сухих зернышек апельсина.

— Вот конверт, — продолжал он. — Почтовый штемпель — Лондон-восточный. Внутри те же слова, которые были в письме, полученном моим отцом: три буквы «К», а затем «Положите бумаги на солнечные часы».

— Что вы предприняли? — спросил Холмс.

— Ничего.

— Ничего?

— По правде говоря, — проговорил он, закрыв лицо тонкими белыми руками, — я почувствовал себя беспомощным, как жалкий кролик, к которому подползает змея. По-видимому, надо мною тяготеет какой-то непреодолимый рок, от которого не спасут никакие предосторожности.

— Что вы говорите! — воскликнул Шерлок Холмс. — Нужно действовать, иначе вы погибли. Только энергичные меры могут вас спасти. Не время предаваться отчаянию.

— Я заявил в полицию.

— Ну и что же?

— Инспектор выслушал мой рассказ с улыбкой. Я убежден, что он считает эти письма чьей-то злой шуткой, а причиной смерти моих родных, как установило дознание, — несчастный случай, никак не связанный с этими предупреждениями.

Холмс потряс кулаками.

— Невероятная тупость! — воскликнул он.

— Впрочем, ко мне приставили полицейского, который постоянно дежурит в моем доме.

— Он пришел с вами сейчас?

— Нет, ему приказано находиться в доме.

Холмс снова потряс кулаками.

— Раз уж вы пришли ко мне, почему вы не пришли сразу? — спросил он.

— Я не знал… Я только сегодня поделился моими опасениями с майором Прендергастом, и он посоветовал мне обратиться к вам.

— Ведь прошло уже два дня, как вы получили письмо. Почему же вы не начали действовать? У вас есть еще какие-нибудь данные, кроме тех, которые вы нам сообщили? Какие-нибудь важные подробности, которые могли бы нам помочь?

— Есть одна вещь, — сказал Джон Опеншо. Он пошарил в кармане, достал лист выцветшей голубой бумаги и положил его на стол. — Помнится, что в тот день, когда дядя жег документы, я заметил, что необгоревшие края бумаг, лежавших среди пепла, были такого же цвета. Этот лист я нашел на полу в комнате дяди. Очевидно, он случайно отлетел в сторону и таким образом уцелел. Кроме упоминания о зернышках, я не вижу в этой бумаге ничего, что могло бы нам помочь. Я думаю, что это страница из какого-то дневника. Почерк, несомненно, дядин.

Холмс передвинул лампу, и мы оба нагнулись над листком бумаги. Судя по неровным краям, ой был вырван из записной книжки. Наверху была надпись: «Март 1869 года», — а внизу следующие загадочные заметки:

«4-го. Гудзон явился. Прежние убеждения.

7-го. Зернышки посланы Мак-Коули, Парамору и Джону Свейну из Сент-Огастина.

9-го. Мак-Коули убрался.

10-го. Джон Свейн убрался.

12-го. Побывали у Парамора. Все в порядке».

— Благодарю вас, — сказал Холмс, складывая бумагу и возвращая ее нашему посетителю. — Теперь нельзя терять ни минуты. Мы даже не можем тратить время на обсуждение того, что вы мне рассказали. Вам нужно не медленно вернуться домой и действовать.

— Что я должен сделать?

— Нужно сделать только одно, и притом немедленно. Положите бумагу, которую вы нам показали, в описанную вами медную шкатулку. Приложите записку и в ней сообщите, что все остальные бумаги сожжены вашим дядей и остался только этот лист. Изложите это по возможности убедительно. Сделав это, немедленно поставьте шкатулку на солнечные часы, как вам было велено. Понимаете?

— Вполне.

— Не думайте сейчас о возмездии или о чем-либо подобном. Я полагаю, что преступников можно будет покарать законным путем; но ведь нам еще предстоит сплести свою сеть, тогда как их сеть уже сплетена. Прежде всего надо предотвратить грозящую вам опасность, а потом уже раскрыть тайну и наказать виновных.

— Благодарю вас, — сказал молодой человек, вставая и надевая плащ. — Вы вдохнули в меня жизнь и надежду. Я последую вашему совету.

— Не теряйте ни минуты. И, главное, будьте осторожны, — нет сомнения, что вам угрожает страшная опасность. Как вы едете домой?

— Поездом, с вокзала Ватерлоо.

— Сейчас еще нет девяти часов. На улицах очень людно, так что, надеюсь, вы будете в безопасности. И все же остерегайтесь.

— У меня есть оружие.

— Это хорошо. Завтра я примусь за ваше дело.

— Значит, я увижу вас в Хоршеме?

— Нет, нити вашего дела в Лондоне. Я буду искать их здесь.

— В таком случае я приеду к вам дня через два и сообщу, что сталось со шкатулкой и с бумагами. Я в точности выполню все ваши советы.

Он пожал нам руки и ушел.

Ветер по-прежнему завывал, а в окна стучал дождь. Казалось, этот странный, жуткий рассказ навеян обезумевшей стихией, занесен к нам, как морская трава заносится бурей.

Шерлок Холмс некоторое время сидел молча, опустив голову и устремив взгляд на красное пламя камина. Затем он закурил трубку и, откинувшись в кресле, стал следить за голубыми кольцами дыма, которые вились под потолком.

— Я думаю, Уотсон, что у нас еще не было такого фантастического дела, — проговорил он наконец.

— Пожалуй, если не считать «Знака четырех».

— Да, пожалуй… И все же мне кажется, что этому Джону Опеншо грозит еще большая опасность, чем Шолто.

— Но вы составили себе какое-нибудь представление об этой опасности? — спросил я.

— Об этом не может быть двух мнений, — ответил он.

— В чем же загадка? Кто этот «К. К. К.» и почему он преследует эту несчастную семью?

Шерлок Холмс закрыл глаза, оперся на подлокотники кресла и соединил кончики пальцев.

— Идеальный мыслитель, — заметил он, — рассмотрев со всех сторон единичный факт, может проследить не только всю цепь событий, результатом которых он является, но также и все вытекающие из него последствия. Подобно тому, как Кювье [35] Кювье (1769–1832) — знаменитый французский ученый, положивший начало палеонтологии (наука об ископаемых животных). мог правильно описать целое животное, глядя на одну его кость, наблюдатель, досконально изучивший одно звено в цепи событий, должен быть в состоянии точно установить все остальные звенья, и предшествующие и последующие. Мы еще не поняли многих вещей, которые можно постичь только разумом. Посредством умозаключений можно решить такие задачи, которые ставили в тупик всех, кто искал их решения с помощью своих чувств. Однако, чтобы довести это искусство до совершенства, мыслитель должен иметь возможность использовать все известные ему факты, а это само по себе предполагает, как вы легко убедитесь, исчерпывающие познания во всех областях науки, что даже в наши времена бесплатного образования и энциклопедий — качество весьма редкое. Значительно легче представить себе человека, изучившего все, что может оказаться полезным для его деятельности, и к этому я, со своей стороны, как раз и стремился. Если память мне не изменяет, вы в ранние дни нашей дружбы очень точно определили границы моих познаний.