Эрнест Хорнунг - Вор-любитель. Избранные рассказы о Раффлсе

Хотя это прозвище и его тон далеко не могли успокоить меня, а лишь разожгли еще более, я все же решил спустить ему их.

– Но если ты не решался писать, – продолжал я, – так обязан был бы дать мне понять это, как только я поставил ногу на корабль. Я бы сразу все понял. Я ведь не так уж добродетелен, как тебе кажется.

Было ли это мое воображение или Раффлс действительно смутился? Если да, то это случилось в первый и последний раз за все года, что я знал его, но я не могу в том поклясться даже и теперь.

– Да, – сказал он, – я именно и думал так сделать, то есть залечь в свою каюту и перехватить тебя на пути. Но…

– Ты нашел более интересное занятие.

– Выражайся яснее.

– Прелестная мисс Вернер?

– Она действительно прелестна.

– Большинство австралиек прелестны, – заметил я.

– Почем ты знаешь, что она оттуда? – воскликнул Раффлс.

– Я слышал ее говор.

– Ах ты, животное! – рассмеялся Раффлс. – Она гнусавит не больше тебя. Ее родители немцы, она окончила училище в Дрездене и возвращается теперь одна домой.

– С деньгами? – спросил я.

– Стыдись, – откликнулся Раффлс.

И так как он теперь смеялся, то я счел самым подходящим переменить разговор.

– Хорошо, – сказал я, – но ведь не ради же мисс Вернер мы должны были разыгрывать с тобой незнакомых, не правда ли? Ты, наверное, ведешь другую игру, похитрее, а?

– Полагаю, что так.

– Так не лучше ли сказать мне, в чем она состоит?

Раффлс обратился ко мне с той привычной осторожной манерой, которая была мне так знакома. Этот дружественный тон после стольких месяцев разлуки заставил меня улыбнуться, что, по-видимому, придало ему смелости, хотя и не вполне ясно, но я догадывался о его намерении.

– У тебя не выскочило из головы, о чем мы с тобой толковали на лоцманской лодке?

– Не совсем.

– Тогда еще, помнишь, ты написал о жемчужине…

Я не дал ему времени закончить фразу.

– Ты добыл ее? – воскликнул я с пылающим, как зарево, лицом, что я мог наблюдать в зеркале салона.

Раффлс откинулся назад.

– Пока еще нет, – сказал он, – но я надеюсь достать ее прежде, чем мы достигнем Неаполя.

– Она на корабле?

– Да.

– Но как, где, кто ее везет?

– Маленький немчик офицер, ловелас с перпендикулярными усами.

– Я видел его в курильной.

– Этот самый, он вечно там торчит. Капитан Вильгельм фон Гейман, как ты увидишь в списке пассажиров. Так вот он и есть чрезвычайный посланник императора, он и везет с собою жемчужину.

– Ты разузнал об этом в Бремене?

– Нет, в Берлине, узнал от одного журналиста. Стыдно сознаться, Банни, я отправился туда именно с этой целью.

Я покатился со смеху.

– Чего же тебе стыдиться? Ты взялся за дело, которое, как я надеялся, ты задумал еще в день нашей речной прогулки.

– Ты надеялся на это? – переспросил Раффлс, широко тараща глаза.

Действительно, теперь наступил его черед изумляться, а мой – чувствовать себя еще более смущенным, чем прежде.

– Да, – отвечал я, – мной давно владела эта мысль, но я не хотел ее высказывать.

– Значит, ты бы согласился выслушать меня в тот день?

– Конечно, выслушал бы.

И я высказал ему это без всяких оговорок, без особого жара, как вы можете себе представить, даже без удовольствия человека, смакующего подобную авантюру ради нее самой. Нет, я отвечал ему мрачно, сурово, сквозь зубы, как человек, когда-то решившийся жить честно, но не устоявший. Раз дело коснулось этого вопроса, я высказался перед ним вполне откровенно. Я передал ему, смею думать, достаточно красноречиво, всю историю моей безнадежной борьбы и неизбежного падения, так как действительно подобная борьба была безнадежна и поражение неизбежно для человека моего темперамента, хотя этот темперамент и скрыт в самых недрах души. Это была старая история, история робких попыток вора сделаться честным человеком, но это намерение было противно моей натуре, вот почему оно и должно было окончиться ничем.

Раффлс коренным образом разошелся со мной во взглядах. Он лишь качал головой, слушая мои шаткие доводы. Человеческая натура – это шахматная доска, почему бы не распределять белые и черные силы по-своему? Зачем желать, чтобы все люди были сплошь такими или иными, наподобие наших предков на сцене или в старинных романах? По его мнению, он пользуется всеми правами игры и предпочитает свет тени. Мои же умозаключения он признал абсурдом.

– Впрочем, ты заблуждаешься в хорошей компании, Банни, заодно со всеми дешевыми моралистами, проповедующими такие же пустяки. Старина Виргилий был первым и злейшим преступником из всех вас. Но я надеюсь выкарабкаться из преисподней, когда только мне вздумается, и рано или поздно я вступлю на стезю добродетели. Я думаю, что могу очень легко вернуться в компанию Гарантированной Лжи. Я могу удалиться от дел, недурно устроиться и зажить припеваючи. Я даже не прочь допустить, что этого можно достигнуть при помощи одной такой жемчужины.

– А ты уже не находишь, что эта жемчужина чересчур замечательна, чтобы потом продать ее?

– Ну можно заняться ловлей жемчуга, гоняясь за более мелкой добычей. Это сокровище могло бы появиться после целого ряда неудач, когда бы уже мы собирались продавать свою шхуну. Клянусь Юпитером, об этом бы заговорил весь Тихий океан.

– Отлично, значить, нам предстоит сначала добыть сокровище. А это очень трудная штука с господином… Гейманом?

– Труднее, чем кажется, у него вдобавок дьявольская сила!

Пока Раффлс говорил, в отворенной двери промелькнуло белое кисейное платье, а подле него я на мгновение увидел вздернутые усы.

– Но разве нам придется иметь дело именно с этим субъектом? Разве жемчужина не находится под охраной багажной службы?

Раффлс стоял в дверях, глядя на Солент, и, фыркнув, обернулся на один миг ко мне.

– Ты, кажется, предполагаешь, мой друг, что весь экипаж знает о предстоящей игре? Ты говорил, что жемчужина стоит около сотни тысяч фунтов, в Берлине говорят, что она не имеет цены. Так что я сомневаюсь, что даже капитан подозревает, что Гейман имеет ее при себе.

– А она при нем?

– Должна быть.

– Значит, нам предстоит сцепиться с ним одним?

Раффлс безмолвно подтвердил этот вывод. Нечто белое промелькнуло опять мимо нас. Раффлс шагнул вперед и присоединился к гуляющей парочке.

Я не знаю лучшего парохода, нежели «Улан» Северно-Германского Ллойда, я не встречал господина любезнее, чем капитан этого корабля, лучших товарищей, чем его офицеры. Это, по крайней мере, значительно примиряло меня с судьбой. Но я ненавидел эту поездку. Это зависело не от корабля и не от погоды, которая была неизменно прекрасна. Причина этого крылась даже не в угрызениях совести, последняя окончательно со мною рассорилась, но принятое мною решение было непоколебимо. Вместе с отброшенными мной предрассудками исчез и мой страх: я готов был всецело отдаться наслаждению, находясь между бездонными небесами и пенистым океаном, наравне с самим беспечным Раффлсом. Меня толкнул на подобное решение Раффлс, но не он один: Раффлс и австралийская кокетка, отправлявшаяся теперь из школы домой.