Янина Забелина - Книга покойника

Одемар вздрогнул.

– Вы не можете судить о ценности, которую представлял для меня кузен. Подобные оценки не в вашей компетентности. Я не могу воспринять вас по обычной шкале человеческих ценностей. Единственное, что мне хотелось бы знать, если вы в состоянии, по крайней мере, понять этот вопрос: какие преимущества вы видели в пожизненном пребывании в каком-либо частном лечебном заведении? Вас ожидала бы именно такая судьба, если бы господин Граф не нашел картинку Витчерхиира.

– У меня не осталось выбора. С той минуты, когда Эмма Гаст решила выдать нашу тайну, я уже был приговорен к такому заведению или к тому, что ждет меня теперь. Но, конечно, мы обдумали и такое будущее. Я не собирался ждать обследования – консилиума психиатров! Я бы сбежал ночью. Мне удалось бы это без труда. Карсон и Терли убедили полицию, что я – большой дружелюбный ребенок, меня нужно жалеть и обращаться со мной очень деликатно. Я заранее подготовил себе уютное местечко и совсем не опасался встретить знакомых. Вы бы смогли узнать меня?

Не получив ответа, Фиджини продолжил:

– Ну а мать, поправившись, должна была последовать за мною; она поселилась бы неподалеку. Она располагала деньгами, которые откладывала на черный день, и рассчитывала получить какую-то сумму от вас. Хоть мелочь, но лучше, чем ничего. В соответствующее время я пошел бы в армию, но с этим все в порядке, у меня есть необходимые бумаги, я раздобыл их здесь, в Берне. Мы превратились бы в обычных обывателей.

Он сделал паузу, взглянул в глаза Графа – и злобная усмешка исказила черты Фиджини.

– Вас тоже следовало убрать, но я подумал, что после смерти Матиаса вы посоветуетесь с господином Олдемаром, а он покажет вам на дверь. К сожалению, я не знал о существовании другой… клиентки. Но вчера вечером, встретив вас наверху, я понял – шестым чувством, наверное, – что вы занялись мною. И не ошибся.

Граф удовлетворенно кивнул.

– Я хотел бы задать вам еще один вопрос, господин Фиджини.

– Сколько хотите.

– Только один: зачем вы нас посвятили во все эти подробности вместо того, чтобы начать отбиваться?

Фиджини казался крайне удивленным.

– Начать отбиваться? Каким образом? Если вы имеете в виду смерть Матиаса Одемара, так какая для меня разница в приговоре – один или двое. Вы все хором подтвердите, что это я убил Хильду Гаст, так ведь? Тем более, что теперь никто не усомнится в моей вменяемости. Доказательство на найденной вами картинке… А следовательно, я отвечаю за свои поступки полностью. И как бы я мог ссылаться на смягчающие обстоятельства или отсутствие недобрых намерений, когда вы получили письмо от Хильды Гаст и смогли найти ловушку в Витчерхиире? Она не сказала бы вам, где спрятана гравюра. Мы хорошо знали, что скандал в семье готовится ею только для одного господина Одемара, но она сообщила вам, что ее жизнь в опасности, а в доме зреет заговор. Вы и пришли-то сюда по ее зову, хотя как, во имя всех чудес, ей удалось написать и отправить записку…

И Граф с удовольствием ответил:

– Ни в одном сообщении, которые я получал от Эммы Гаст, не содержалось ничего, что могло быть использовано против вас в суде.

Фиджини мгновение смотрел на него, не в состоянии продолжать от охватившей его ярости. Затем он овладел собой.

– Это уже не имеет значения. Мне грозит приговор на длительный срок в тюрьме, а я этого не хочу. Я предпочитаю уйти, как это уже сделала моя мать, или, по крайней мере, когда смогу.

Он рванулся, забыв о стали, охватывавшей его запястье. Она не дала ему двинуться, и он остановился, гневно сверкнув глазами, а человек в штатском тем временем обменялся несколькими словами с Нидербергером. Граф подумал, что эти несколько минут были едва ли не самыми горькими в жизни господина Фиджини, поскольку сейчас он не мог даже претендовать на исполнение своего желания.

Наконец, беседа закончилась, и старший сын Анны Одемар вместе со своим стражем покинул комнату. За ними последовал стенограф. Фридрих Одемар проводил их грустным взглядом и некоторое время смотрел в открытую дверь, затем опустил голову на руки.

– Такой молодой парень, – простонал он, – и обречен на погибель собственной матерью!

– Из того, что я понял, – ответил Граф, – эту жизнь он сам себе выбрал.

– Я еще… – Одемар поднял расстроенное лицо. – Я еще не поблагодарил вас.

На это Граф мог ответить только кивком головы. Он вышел в вестибюль, надел пальто и шляпу и открыл наружную дверь. Ему совсем не хотелось выходить на улицу – там бурлила возбужденная толпа: особняк принадлежал теперь публике. Граф вяло подумал, что теперь этот дом будет передан ей, поскольку Одемары больше не смогут здесь жить.

– Фиджини! – Клара словно пробовала слово на вкус. – Знаешь, похоже на какой-то псевдоним.

– Несомненно, так и есть. – Граф почти лежал в кресле. Клара сидела у его ног, Стефан и Эмилия – рядышком на диване. Оба выглядели такими же усталыми, как и он сам, но им не терпелось услышать историю. – Господин Алессандро Фиджини-старший, – продолжал Граф, – очевидно, не относился к людям того рода, которые желали бы быть привязанными к буржуазной ответственности посредством постоянного адреса. Но на женщин он производил неизгладимое впечатление: госпожа Одемар, похоже, не особенно негодовала на его поведение, когда он бросил ее на произвол судьбы после испанских проделок.

– Я надеюсь, что Фридрих Одемар позаботится о Карсоне и Хильде Гаст.

– Карсон, видимо, станет выполнять обязанности его секретаря, – пояснил Граф. – Он поможет Одемару написать историю старинного рода, который – волею судеб – теперь угасает в Берне.

Эмилия воскликнула:

– Но теперь Одемар не захочет писать о семье!

– Не захочет? – Улыбающийся Граф повернулся к ней. – Дорогая, если вы когда-нибудь в своей жизни попадете под очарование литературы, вы уже не сможете устоять перед соблазнительной белизной чистого листа. Этот труд станет утешением последних лет Фридриха Одемара, а изображение старого Витчерхиира, выполненное в цвете, сыграет роль фронтисписа в будущей книге. Карсон и Хильда Гаст поженятся, и Карсон окажется самым счастливым человеком на земле…

– Забавно, что Карсон любил этого Фиджини, – вновь подала голос Эмилия.

– В роли Леона Одемара он устроил настоящее представление. Полагаю, он родился шарлатаном, как и его достойный отец. Матиас Одемар и Беата, настроенные предвзято, чувствовали некое неудобство и тревогу, но, именно из-за своей предубежденности, решили, что виновница всех бед Эмма Гаст. Но они заблуждались.

Стефан сердито завозился на диване.

– И все же. Как вы определили, что ваш клиент – Эмма Гаст?