Агата Кристи - Карты на столе; Занавес: Последнее дело Пуаро

– У вас, Пуаро, все время на уме замочные скважины. Вам кажется, что люди только и делают, что подглядывают в них.

Пуаро прикрыл глаза и заметил, что я по своей природе слишком доверчив.

– И позвольте сказать вам, в этом доме происходят весьма странные вещи с ключами. Лично мне спокойнее, когда моя дверь заперта изнутри, даже если добрый Куртис находится в соседней комнате. Вскоре после того, как я сюда приехал, исчез мой ключ, причем бесследно! Нужно было сделать другой.

– Ну что ж, в любом случае, – сказал я с глубоким вздохом облегчения, поскольку мои мысли все еще были заняты собственными бедами, – из моей затеи ничего не вышло. Ужасно, что можно дойти до такого. – Я понизил голос: – Пуаро, вы не думаете, что из-за… из-за того давнего убийства в воздухе витает что-то вроде заразы?

– Вы хотите сказать, вирус убийства? Ну что же, это интересное предположение.

– Дома имеют свою особую атмосферу, – задумчиво произнес я. – У этого дома плохая история.

Пуаро кивнул.

– Да, здесь были люди – несколько человек, – которые очень сильно желали, чтобы кто-то другой умер. Это верно.

– Я верю, что это некоторым образом заражает. Но теперь посоветуйте, Пуаро, что мне делать, – я имею в виду Джудит и Аллертона. Это нужно каким-то путем остановить. Как вы думаете, что мне предпринять?

– Ничего, – решительно отрезал Пуаро.

– О, но…

– Поверьте мне, вы наделаете меньше вреда, если не станете вмешиваться.

– Если бы мне крупно поговорить с этим Аллертоном…

– Что вы можете сказать или сделать? Джудит двадцать один год, и она сама себе хозяйка.

– Но мне кажется, я смогу…

– Нет, Гастингс, – перебил меня Пуаро. – Не воображайте, что вы достаточно умны или у вас достаточно авторитета или хитрости, чтобы навязать свою волю одному из этих двух людей. Аллертон привык иметь дело с разгневанными отцами, чувствующими свое бессилие, и смеяться над ними ему, вероятно, доставляет удовольствие. Джудит же не из тех, кого можно запугать. Уж если бы я советовал вам что-либо, так это – поступить совсем иначе. На вашем месте я бы доверял ей.

Я озадаченно уставился на него.

– Джудит, – продолжал Эркюль Пуаро, – сделана из прекрасного материала. Я ею восхищаюсь.

Я ответил неверным голосом:

– Я тоже ею восхищаюсь. Но я за нее боюсь.

Пуаро вдруг энергично потряс головой.

– Я тоже за нее боюсь. Но не так, как вы. Я ужасно боюсь. И я бессилен – или почти бессилен. А время идет. Существует опасность, и она очень близко.

Я не хуже Пуаро знал, что опасность очень близко. У меня было даже больше оснований тревожиться, чем у него, благодаря разговору, подслушанному накануне вечером.

Тем не менее я размышлял над фразой Пуаро, спускаясь к завтраку. «На вашем месте я бы доверял ей».

Она вспомнилась мне неожиданно, но дала странное чувство покоя. И чуть ли не сразу подтвердилась правота этой фразы. Потому что Джудит явно изменила свое решение уехать сегодня в Лондон.

Вместо этого она, как обычно, после завтрака отправилась с Франклином в лабораторию, и было ясно, что они проведут там трудный день и им предстоит большая работа.

У меня словно гора с плеч свалилась. Я возблагодарил бога. Каким безумным и отчаявшимся я был вчера вечером! Предположил – причем со всей определенностью, – что Джудит приняла недвусмысленное предложение Аллертона. Но сейчас я осознал, что не слышал, как она согласилась. Нет, она слишком незаурядна и порядочна, чтобы сдаться. Она отказалась от этого свидания.

Как мне стало известно, Аллертон рано позавтракал и уехал в Ипсуич. Значит, он следует плану и, по-видимому, считает, что Джудит приедет в Лондон, как было условлено.

«Ну что же, – злорадно подумал я, – его ждет разочарование».

Появился Бойд Каррингтон и довольно брюзгливо заметил, что у меня весьма бодрый вид сегодня утром.

– Да, – ответил я. – У меня добрые новости.

Он сказал, что не может похвалиться тем же. У него был нудный телефонный разговор с архитектором, какие-то проблемы со строительством; местный маркшейдер вел себя по-хамски. И удручающие письма. К тому же он боится, что позволил миссис Франклин вчера переутомиться.

Миссис Франклин определенно брала реванш за вчерашний приступ бодрости. Как я узнал от сестры Крейвен, сегодня она была совершенно невыносима.

Сестре Крейвен пришлось отказаться от своего выходного, который был ей обещан, что весьма испортило ей настроение, так как сорвалась встреча с друзьями. С раннего утра миссис Франклин требовала то нюхательную соль, то грелки, то какую-то особую еду и питье и не отпускала сестру из комнаты. Она жаловалась на невралгию, боли в сердце, судороги в руках и ногах, озноб и бог знает на что еще.

Должен сказать, что ни я и никто другой не были по-настоящему встревожены. Мы приписывали все это склонности миссис Франклин к ипохондрии.

Сестра Крейвен и доктор Франклин так же, как и все, не придавали значения поведению миссис Франклин.

Последнего вызвали из лаборатории. Он выслушал жалобы жены, спросил, не хочет ли она, чтобы пригласили местного доктора (это предложение миссис Франклин яростно отвергла). Затем доктор Франклин дал жене транквилизатор, успокоил ее, как мог, и снова вернулся к своей работе.

Сестра Крейвен сказала мне:

– Он знает, конечно, что она просто капризничает.

– Вы не думаете, что у нее действительно что-то не так?

– Температура нормальная, пульс прекрасный. Просто поднимает шум по пустякам, если хотите знать мое мнение.

Она была раздражена и говорила менее осторожно, чем обычно.

– Ей нравится мешать другим радоваться жизни. Она бы хотела, чтобы муж волновался, я прыгала вокруг нее и даже сэр Уильям чувствовал себя негодяем из-за того, что «переутомил ее вчера». Она из таких.

Сестра Крейвен явно считала, что сегодня ее пациентка невыносима. Насколько я понял, миссис Франклин действительно крайне грубо с ней обращалась. Она была из тех женщин, которых медицинские сестры и слуги интуитивно недолюбливают – не столько из-за беспокойства, которое она причиняет, сколько из-за того, как при этом себя ведет.

Итак, как я говорил, никто из нас не отнесся серьезно к нездоровью миссис Франклин.

Единственное исключение составлял Бойд Каррингтон, слонявшийся вокруг с трогательным видом маленького мальчика, которого выбранили.

Сколько раз после этого я снова и снова перебирал события того дня, пытаясь вспомнить что-то упущенное в тот момент – какой-то крошечный забытый эпизод, ускользнувшую от внимания деталь. Я пытался вспомнить, как именно вел себя в тот день каждый – как обычно или выказывая волнение.

Позвольте мне еще раз изложить в точности, что я помню о каждом.