Джон Карр - Убийство в музее восковых фигур

В ту ночь на Бенколине не было фрака, и завсегдатаи ночных заведений чувствовали себя в безопасности.

Дело в том, что об этом денди – охотнике за людьми, главе парижской полиции – ходит легенда, в которую свято верят во всех ночных притонах от Монмартра до бульвара Ла-Шапель. Ведь парижане – даже те, которые имеют основания опасаться полицейских, – обожают эксцентричных детективов. Бенколин имел обыкновение не торопясь обходить ночные заведения – и супермодные, расположенные вверх по улице Фонтэн, и поскромнее, сгрудившиеся вокруг арки Сен-Мартен. Даже в самых грязных районах, которые разместились слева от бульвара Сент-Антуан и о существовании которых и не подозревают туристы, его не раз видели за кружкой пива, слушающим металлическое подвывание мелодии танго в густом облаке табачного дыма. Именно такое времяпрепровождение, по его словам, ему по душе. Бенколину нравится сидеть, не привлекая к себе внимания, перед кружкой пива в разноцветном полумраке и под звуки оглушительного джаза уноситься куда-то мыслями – мыслями, какие только и могут зародиться за его мефистофельским изломом бровей. Однако, говоря «не привлекая к себе внимания», он несколько грешит против истины: его присутствие не более незаметно, чем гром медных труб оркестра. Правда, Бенколин молчит, только вежливо улыбается и всю ночь дымит сигарой.

Далее легенда утверждает: когда Бенколин появляется в обычном пиджаке, это означает, что он просто решил развлечься. Видя его в таком костюме, хозяева сомнительных кафешек выказывают ему всяческие знаки внимания, низко кланяются и непременно подносят шампанское. Если детектив надевает смокинг, это значит, что он напал на след, но пока только размышляет и присматривается; в этом случае содержатели заведений, хотя и заметно встревоженные, все же сажают его за хороший стол и предлагают чего-нибудь крепкого вроде коньяка. Но уж когда Бенколин появляется во фраке, в придачу в своем знаменитом плаще, цилиндре и с тростью с серебряным набалдашником в руке, когда он улыбается еще приветливее, а фрак у него под левой рукой чуть топорщится – тогда, господа, ждите беды! Хозяин кафе не предлагает ему выпить, оркестр сбивается с такта, официант роняет тарелку-другую, а завсегдатаи спешат поскорее увести своих милашек, пока не засверкали ножи.

Нужно сказать, что легенда эта не выдумка. Я не раз говорил Бенколину, что подобная показуха не к лицу главному детективу города Парижа; строго говоря, задержание преступника вообще не входит в его обязанности, с этим с таким же успехом справится любой младший инспектор. Но говорить с ним на эту тему бесполезно: весь этот процесс доставляет ему колоссальное удовольствие – и будет доставлять до тех пор, пока чей-нибудь более быстрый нож или пуля не настигнут его под газовым фонарем в грязном закоулке какого-нибудь забытого Богом мерзкого квартала, пока его опаловые запонки не упадут в лужу, а спрятанный в трости стилет не замрет, наполовину вытащенный из ножен.

Время от времени я составлял ему компанию в его ночных прогулках – но лишь один раз на Бенколине был вечерний костюм. В ту ночь нам пришлось немало потрудиться, пока на запястьях преступника не защелкнулись наручники. Мой новый цилиндр украсился по меньшей мере двумя дырками, и я ругался на чем свет стоит, а Бенколин посмеивался, когда мы сдавали крикливого джентльмена жандармам. Поэтому, когда октябрьской ночью, с которой и начинается эта история, Бенколин позвонил мне и предложил «прогуляться», это вызвало во мне, как говорят у меня на родине, самые противоречивые чувства. «При полном параде?» – осведомился я. Бенколин ответил, что нет. Это звучало обнадеживающе.

Пройдя под розовыми фонарями бульваров, мы оказались в том грязном, заплеванном и буйном районе вокруг арки Сен-Мартен, где на каждом шагу бордели и то и дело кто-нибудь рядом с тобой вспахивает носом тротуар. К полуночи мы добрались до ночного клуба, где намеревались хорошенько выпить. Среди иностранцев, особенно моих соотечественников, почему-то бытует представление, будто французы не пьянеют. Весело смеясь над этим нелепым предрассудком, мы с Бенколином уселись за столик в углу и, пытаясь перекричать ор вокруг, заказали бренди.

В подвале было очень жарко, хотя электрические вентиляторы работали вовсю, пробивая туннели в дыму. Голубой прожектор пробегал в темноте по переплетающимся телам танцующих, и от этого чья-нибудь накрашенная физиономия, выхваченная на мгновение из тьмы и тут же снова поглощенная вздыбившейся темной массой, казалась зловещей. Покачиваясь в унисон монотонному завыванию и топоту, оркестр медленно выводил мелодию танго. Снова застонали трубы, зашаркали подошвы, музыка стала тише, и невнятно гудящие танцоры одновременно сделали пируэт, отчего их тени заплясали по залитым синим светом стенам. Продавщицы, закрыв глаза, медленно скользили в объятиях своих спутников, ведь из всех танцев танго – самый упоительный и самый страстный. Я наблюдал, как выплывали из тьмы и снова растворялись в ней напряженные лица, словно подхваченные черной волной среди ставшего теперь зеленым света; многие из танцоров были пьяны, и все казались не правдоподобными и жуткими, а между взрывами гвалта, когда замолкал стон аккордеона, слышалось мерное жужжание вентиляторов.

– Зачем мы сюда пришли? – спросил я. Эффектным жестом, звякнув блюдцами, официант запустил через стол наши стаканы, и они, вращаясь, остановились точно перед нами. Не поднимая глаз, Бенколин ответил:

– Не смотрите сразу… Вон тот человек, в углу, через два стола от нас, который так явно прячет от меня глаза…

Я осторожно обернулся. Было слишком темно, чтобы видеть отчетливо, но в какой-то момент зеленый луч прожектора выхватил из тьмы лицо человека, о котором говорил Бенколин. Этот тип развалился на стуле, обнимая сразу двух девиц и смеясь вместе с ними. Во время короткой неестественной вспышки я разглядел блеск черных напомаженных волос, массивный подбородок, горбатый нос и недвижно уставившиеся на свет глаза. Все это никак не вписывалось в окружающую банальную атмосферу, но почему – я не мог объяснить. Взгляд этих горящих глаз, шмыгнувший в сторону вслед за лучом, был странен и напомнил мне паука, которого спугнули в своем темном углу лучом карманного фонаря. Я подумал, что при встрече узнаю этого человека.

– Ваша добыча? – спросил я. Бенколин покачал головой:

– Нет, во всяком случае не сейчас. Но у нас кое с кем назначена встреча… А, вот и он – видите, пробирается к нашему столу? Допивайте.

Человек, на которого он показал, неуверенно пробирался между столиками, явно смущенный окружающей обстановкой.