Агата Кристи - Вилла “Белый конь”

— И дальше?

— Все это только предположения, — сказал Лежен. — Кто-то, скажем, получал от этого доходы и не хотел их терять. Узнал, что миссис Дэвис при смерти и послал за священником. И так далее.

— Интересно, — проговорил Корриган, рассматривая бумажку. — Почему здесь вопросительный знак у двух последних фамилий?

— Отец Горман мог сомневаться, правильно ли он их запомнил.

— Конечно, могло быть Маллиган вместо Корриган, — сказал доктор с усмешкой. — Очень вероятно. Но уже такое имя, как Делафонтейн, не спутаешь ни с чем, если запомнишь.

Он снова перечитал фамилии.

— Паркинсон — Паркинсонов полно, Сэндфорд — тоже встречается нередко. Хескет-Дюбуа — язык сломаешь.

Неожиданно он перегнулся через стол и взял телефонную книгу.

— Посмотрим. Хескет… Джон и К°, водопроводчики… Сэр Исидор. Ага! Вот оно! Хескет-Дюбуа, леди, Эллемер-сквер, 49. А что, если ей сейчас позвонить?

— Что мы ей будем говорить?

— Вдохновение подскажет, — беззаботно отвечал доктор.

— Давайте, — сказал Лежен.

— Что? — удивленно воззрился на него Корриган.

— Я сказал, давайте звоните, — ласково промолвил Лежен.

Он сам взял трубку.

— Город.

Он взглянул на Корригана:

— Говорите номер.

— Гросвенор, 64578.

Лежен повторил номер в трубку и передал ее Корригану.

— Развлекайтесь, — сказал он.

Слегка растерявшись, Корриган смотрел на инспектора. В трубке долгое время раздавались гудки и никто не отвечал. Наконец послышался женский голос:

— Гросвенор, 64578.

— Это особняк леди Хескет-Дюбуа?

— Э… э… да… то есть…

Доктор Корриган не стал особенно вслушиваться.

— Можно попросить ее к телефону?

— Нет, нельзя. Леди Хескет-Дюбуа умерла в апреле.

Обескураженный доктор Корриган повесил трубку, не ответив на вопрос: «А кто это говорит?» Он холодно взглянул на инспектора Лежена.

— Вот почему вы с такой легкостью разрешили мне туда позвонить!

Лежен хитро усмехнулся.

— В апреле, — задумчиво сказал Корриган. — Пять месяцев назад. Пять месяцев, как ее уже не волнует шантаж или что-то там еще. Она, случайно, не покончила с собой?

— Нет. У нее была опухоль мозга.

— Значит, надо снова браться за этот список, — сказал Корриган, глядя на бумажку.

Лежен вздохнул.

— Ведь, в сущности, неизвестно, какое отношение это убийство имеет к делу. Могло быть обыкновенное нападение в туманный вечер — и почти нет надежды найти убийцу, разве что нам просто случайно повезет…

Доктор Корриган сказал:

— Вы не возражаете, если я еще разок посмотрю на записку?

— Пожалуйста. И желаю вам удачи.

— Хотите сказать, что все равно ничего у меня не выйдет? Еще посмотрим! Я займусь Корриганом. Мистер, миссис или мисс Корриган с вопросительным знаком.

— Да нет, мистер Лежен, больше вроде ничего не припомню. Я ведь уже все сказала вашему сержанту. Не знаю я, ни кто она была, миссис Дэвис, ни откуда родом. Она у меня полгода снимала комнату. Платила вовремя и вроде была славная женщина.

Миссис Коппинз перевела дыхание и недовольно посмотрела на Лежена. Он улыбнулся ей кроткой, меланхолической улыбкой, действие которой было проверено не раз.

— Я бы с охотой помогла, если бы что знала, — добавила миссис Коллинз.

— Благодарю вас. Вот это нам и нужно — помощь. Женщины знают больше мужчин — у них какое-то особое чутье.

Ход был верный и оказал свое действие.

— Ах! — воскликнула миссис Коппинз. — Жалко, вас мой муж сейчас не слышит. Он только и повторяет, мол, ты думаешь, ты все знаешь, а на самом-то деле и понятия не имеешь. А ведь девять раз из десяти я права.

— Вот потому-то я и хотел узнать, что вы думаете о миссис Дэвис. Вы не знаете, может, она была несчастлива?

— Как вам сказать? Вроде бы нет. Деловая. Это видно было. Все у нее всегда бывало как надо. Будто заранее все обдумывала. Я так понимаю, работала она, где выясняют, как какие товары идут, чего больше покупают, спрашивают. Про это всем и так давно известно, да вот почему-то нынче прямо помешались — подавай им снова и снова такие сведения. А миссис Дэвис, по правде говоря, для этой работы очень подходила. Славная, нос куда не надо не сует, просто по-деловому расспросит — и все.

— Вы не знаете название фирмы или конторы, где она работала?

— К сожалению, не знаю.

— У нее были родственники?

— Нет. Я знаю, она была вдова и муж ее давно умер. Он вроде долго болел, только она не особенно любила про это рассказывать.

— Она не рассказывала вам, откуда была родом?

— По моему, не из Лондона. Откуда-то, мне думается, с севера.

— Вы не замечали за ней чего-нибудь…

Лежен сомневался, правильно ли он сделал, заговорив об этом. Если у нее заработает воображение… Но миссис Коллинз не воспользовалась удобным случаем.

— Да нет, не замечала. И уж никогда от нее не слышала ничего такого. Только вот удивительный у нее был чемодан. Дорогой, но не новый. И буквы на нем были ее — Дж. Д., Джесси Дэвис, только они были написаны поверх других. Сперва-то они были Дж. Г., по-моему, не то А. Но мне тогда и в голову ничего не пришло. Хороший подержанный чемодан можно купить совсем дешево, и буквы тогда приходится менять. У нее вещей было — один чемодан.

Лежен это знал. У покойной было очень мало вещей. Не нашлось среди них ни писем, ни фотографий. У нее, по-видимому, не было ни страхового полиса, ни счета в банке, ни чековой книжки. Носильные вещи хорошего качества, скромного покроя, почти новые.

— Она казалась всем довольной? — спросил он.

— Да вроде так.

Инспектор услышал нотку сомнения в голосе миссис Коппинз.

— Вроде?

— Да я об этом как-то не задумывалась. Зарабатывала она неплохо, работа чистая, живи да радуйся. Она была не из болтливых. Но когда заболела…

— А что случилось, когда заболела?

— Сперва она расстроилась. Когда от гриппа слегла. Всю мою работу спутает, говорит. Но грипп — это грипп, на него рукой не махнешь. Пришлось ей лечь в постель, выпила она горячего чаю, аспирин приняла. Я говорю, доктора надо позвать, а она говорит — незачем. При гриппе надо отлежаться в тепле — и все. Поболела она, конечно, ведь грипп, а когда температура у нее спала, то она стала расстроенная какая-то, это тоже часто при гриппе бывает. Сидит, помню, у огня и говорит мне: «Плохо, когда столько времени свободного. Мысли одолевают. Не люблю я особенно о жизни задумываться. Расстраиваюсь».

Лежен был весь внимание, и миссис Коллинз разболталась пуще прежнего.

— Ну, дала я ей, значит, журналов. Но только ей не читалось. И раз она говорит, как сейчас помню: «Лучше о многом не знать, если все не так, как надо, правда?» А я ей: да, милочка, А она: «Не знаю. Уверенности у меня никогда не было». А я говорю: ну ничего, ничего. А она: «Я ничего бесчестного не делала. Мне себя упрекнуть не в чем». Я отвечаю, конечно, мол, милочка, а сама подумала, может, у нее на работе какие-нибудь делишки обделывают, и она знает, но раз это ее не касается, не вмешивается.