Николай Животов - Убийца

– Еще бы! Его стоит описать в медицинской литературе.

– Так пойдемте в палату, составим протокол и прикажем вынести умершего в покойницкую.

– Идет.

Больница уже спала. Был двенадцатый час ночи. Вся больница точно в немой торжественности встречала смерть злодея, покончившего свое земное существование среди этих мирных страдальцев, терпеливо выносящих разные тифы, катары, воспаления. Они вошли в палату и все трое остановились у постели мертвеца. Макарка, вытянувшийся, с закрытыми глазами, ввалившимися щеками, имел еще более страшный вид, чем при жизни. Одна рука свесилась, другая была вытянута.

– Вот конец всех его кровавых подвигов! Теперь он никому больше не страшен. Да будет проклята его память в потомстве! – произнес следователь.

– Дешево заплатил он за все свои злодеяния! Он мало страдал.

– Кто знает, какая расплата ждет его теперь пред лицом Всевышнего праведного суда, – меланхолически заметил Карл Карлович. – Ведь нет существа на земле, которое не только помолилось бы за него, но даже помянуло добром!

– Скажите лучше, что нет существа, которое не проклинало бы его!

– Печальный конец! Не приведи, Господи, никому!

Карл Карлович тяжело вздохнул.

– Так давайте составлять протокол, – сказал он. – Фельдшер напишет на бланке свидетельство о смерти, а мы подпишем.

– Хорошо.

– Вы ничего не имеете против, если мы сейчас же перенесем его в покойницкую.

– Куда хотите! Не все ли это нам равно? Это относительно жертв мы принимаем все меры предосторожности, потому что там каждая мелочь может явиться впоследствии уликой, а здесь…

– Я отправлю его труп в прозекторскую академии.

– Куда угодно!

– Хорошо-с!

Палата освещалась одной свечой. В полумраке труп Макарки вырисовывался, как восковой, и наводил ужас на доброго Карла Карловича, хотя он не хотел этого показать.

Наконец свидетельство было готово. Фельдшер принес чернильницу с пером, и Карл Карлович подписал траурный акт.

– Теперь вы дайте мне письменное разрешение хоронить.

Следователь составил акт о присутствии их при смерти Макарки-душегуба и отсутствии препятствий к похоронам.

– Теперь все в порядке. Позвольте, Дмитрий Иванович, поздравить вас, – произнес следователь, – с благополучным окончанием проклятого дела в четырнадцати томах.

– И вас также! Не скрою, что эта смерть доставляет мне большое удовольствие.

– Не сомневаюсь! Вы избавились от опасного врага.

– Откланяемся нашему доброму доктору и поблагодарим его за хлопоты.

– Я исполнял только свой долг.

– Тяжелый долг!

– Господин фельдшер, – произнес Карл Карлович, – позовите служителей и прикажите перенести труп в покойницкую, а завтра отправьте его в прозекторскую.

– Пойдемте.

Фельдшер вышел первым, исполнять приказание, за ним Карл Карлович, следователь и позади всех Густерин. Когда последний был уже в дверях, труп Макарки шелохнулся. Он приподнял голову; на лице была адская улыбка…

– Ха-ха-ха!..

На заднем дворе больницы, в стороне от жилых построек, стоит одиноко низенький одноэтажный каменный домик с черным крестом на крыше вместо трубы. Задняя стенка глухая, по бокам небольшие окна, а спереди входная одностворчатая дверь. Внутри часовни – образ, паникадило и катафалки, рассчитанные на тридцать гробов, по десяти в ряд. Тут же в углу, на ворохе тряпок, под саваном, приютился… тридцать первый – живой. Это читальщик над мертвецами, он же сторож покойницкой. Псалтирь, который он должен бы читать над покойниками, у него под головой, вместо подушки; пустой полуштоф – в ногах. Он спит мертвецким сном.

А один из мертвецов тихо привстает. Невыносимая боль в пояснице, тяжелое дыхание, слабость во всем теле, свинцовая тяжесть в голова – все это преодолевает мощный организм и железная воля Макарки-душегуба! Злодей, тяжело, почти смертельно раненный, без особого труда прикинулся умершим. Он, и в самом деле, был почти мертв, но… в умирающем теле билось ясное и твердое сознание.

– Завтра утром меня отправят для анатомирования! Или я заживо буду изрезан, или перевезен в больницу дома предварительного заключения. В обоих случаях – гибель! Спасение есть только теперь! Теперь или никогда!.. Макарка, вспомни старину! Не первый раз ты умираешь и никак умереть не можешь.

И он привстал. Еще усилие и… и он, как пьяный, встал на ноги.

– Ничего… Стоять могу. Времени терять нельзя. Скоро светает. Утро должно меня встретить на Горячем поле! Искать меня больше не будут! Дорога к Москве скатертью! Эй, Макарка, не все еще погибло!

Он прошелся вокруг катафалка. Мирно почивают непробудным, вечным сном его 23 сотоварища! Почти все они голые, как и он сам! В таком костюме бежать невозможно. Макарка с трудом надел на себя лежавшее около спавшего читальщика его платье, сапоги и фуражку. За немногим теперь только остановка. Острая боль в спине не дает ступить, давит грудь, мешает дышать.

– О! Если бы не эта пуля, показал бы я вам, друзья, как мстит Макарка-душегуб!

Бледный, как саваны мертвецов, злодей постоял с полчаса, затем сделал над собою усилие, взобрался на подоконник, раскрыл окно и… В покойницкой опять все стало тихо, по-прежнему храпит читальщик и так же, как восковые, лежат мертвецы.

Наутро сторожа больницы растолкали читальщика.

– Пора!.. Вставай, – сейчас отправлять будем наших постояльцев, кого на Преображенское, кого в клинику, – произнес сторож Пахом.

– А сколько у нас всех? – спросил другой сторож, Прохор.

– Две дюжины ровно!

В это время к ним подошел пузатый, с рыжеватой бородой, мужичонка лет сорока пяти. Это был присяжный гробовщик больницы Федулекин, обязанный хоронить всех покойников.

– Здорово, ребятушки!.. Как нонеча улов?

– Две дюжины «товарцу» и ни единого, как есть, обстоятельного! Одна шантрапа!.. – развел руками Прохор.

– Неужели и сродственников никого?

– Ни-ни! Просто голь перекатная! Одно слово – с барок, да с Никольской площади!

– Вот оказия-то! Ну, выручайте, братцы, сплавляйте в клинику; по крайности савана не надоть и гроба!

– Всех нельзя!.. Половинку!..

– Подсыпьте хоть восемнадцать…

– Много будет!

– Не беда!

Во двор больницы въехал фургон в виде большого ящика на колесах, с выдвижной задней стенкой. На передке ящика сидел и правил лошадью молодой парень Степка.

– Есть? – закричал он издали еще.

– Есть, есть, въезжай! Чего другого, а этого товару никогда отказу нет!

– Пойдем нагружать, – обратился Пахом к Прохору.

– Пойдем.

– Пахом, – воскликнул товарищ, войдя в покойницкую, – мотри!

– Чего?

– Покойник ушел!

– Врешь!

– Чего врать-то! Мотри – пустое место!