Николай Животов - Убийца

Они обошли все комнаты, перешли в кухню. Никонов тщательно все осматривал, щупал, расспрашивал.

– Это вы где брали? По чем платили?

Около полутора часа продолжался осмотр; они перешли обратно в квартиру. Сторож принес бутылку старого хереса и два стаканчика.

– Ну, Семен Сидорович, выпьем, да и по рукам.

– Моя цена, Иван Степанович, двенадцать тысяч. Больше ни копейки. Завтра к нотариусу. Задаточек получите.

– Шутить изволите! Мне ведь не на хлеб, благодаря богу сыт, не нуждаюсь. Если желаете на самом деле купить, я вам с двадцати тысяч пятьсот скину.

– Полноте, батенька, вы и не пятьсот скинете, но только торговаться-то нам далеко. Поверьте, больше меня никто не даст.

– Мне, Семен Сидорович, давали уж полторы красных, да я не взял! Расчету не было.

– Давали до скандала. И я полторы дал бы, если бы заведение закрыто не было. А теперь репутация испорчена. Еще скоро ли открыть разрешат! Я и то рискую.

– Вот что, Семен Сидорович, чтобы нам с вами много не разговаривать и времени понапрасну не терять, я вам две тысячи скидываю и за восемнадцать по рукам!

– Коммерсант вы я вижу, Иван Степанович, только и я недаром тридцать годов хозяйствую. Коса нашла на камень! Извольте, и я даром время терять не стану. Пишите задаточную расписку: все заведение, с товаром, правами, уплаченными за квартиру деньгами и всем имуществом, какое находится там, может быть, продано за пятнадцать тысяч; две тысячи задатку, остальные завтра у нотариуса. Заведение сейчас запрем, ключи я возьму с собой; сторож переходит ко мне на службу. Идет?

Никонов поставил стакан и встал, делая вид, что хочет уходить, если ответ будет отрицательный. Куликов сидел молча, погруженный в расчет. Наконец он встал.

– Извольте. Согласен на все, только… Тысячу прибавьте.

– Прощайте, Иван Степанович, желаю вам продать заведение за 25 тысяч.

И он направился к выходу.

– Семен Сидорович, вы и пятьсот не прибавите?

– Ни рубля!

– Давайте задаток!

– Вот люблю! Это по-купечески. Прикажите шипучего принести.

Сторож побежал в погреб, Куликов сел писать расписку, а Никонов вынул огромный бумажник и стал отсчитывать сотенные бумажки.

Через несколько минут все было готово.

– Послушай, любезный, – обратился Никонов к сторожу, – запри эту дверь в заведение на замок и, пойдя с той стороны, заколоти гвоздями; дверь от кухни тоже замкни, а наружные двери на все запоры, и ключи отдай мне. Ты теперь у меня останешься служить. Ночуй на кухне; вот тебе три целковых на чай, только не напейся, смотри. – Никонов проговорил все это скороговоркой и поднял пенящийся бокал.

– Поздравляю вас, – произнес Куликов, – дай вам бог хорошо торговать и наживать.

– Спасибо. А вас поздравляю с красавицей-невестой и таким приданым, какое в наше время не часто попадается! Деньги к деньгам всегда впрок. Желаю вам преумножить капитал, только не открывайте больше трактиров! Вы на эту специальность не годитесь!

Бутылка была допита. Никонов стал прощаться.

– Завтра мое угощение, после нотариуса в «Ярославчике»! Будьте здоровы!

– До свидания.

Куликов проводил нового владельца «Красного кабачка», который не забыл спрятать ключи и попробовать, хорошо ли закрыты двери.

– Наконец-то, – вздохнул Куликов, оставшись один, – с одним делом развязался, понемножку ликвидация идет на лад! С Левинсоном покончил, с Коркиными тоже, теперь развязался с кабаком. Еще недели две, и я вздохну свободно. Надо, однако, отправляться к тестюшке с невестой. Умница эта тетка Анна, она много мне помогла.

Он уложил деньги, полученные от Никонова, в несгораемый шкаф, запер все двери и вышел на улицу. Наступили сумерки. Моросил осенний дождь. Продувал холодный ветер. Вдали раздавался вой собак и слышался отрывистый крик гуртовых погонщиков запоздалого скота.

Куликов поднял воротник, нахлобучил шляпу и стал переходить дорогу. В нескольких шагах от него, при слабом мерцании фонаря, он увидел какого-то человека. Этот человек с растрепанными волосами, без шапки и пальто, стоял и дрожал. Куликов присмотрелся и хотел бежать в другую сторону, но было поздно – человек увидел его и бросился как тигр.

– А! Проклятый! Стой! Говори, что ты сделал с моей женой?! – шипел он, впившись ногтями в горло Куликова.

Это был умалишенный Илья Ильич Коркин.

Больше двух недель сыскная полиция была поглощена розысками убийцы камердинера графа Самбери. Убийство, помимо своей дерзости, сопровождалось крупной кражей бриллиантов и денег, так что во всех отношениях представлялось выдающимся и требовало особо энергичных розысков. Следов до сих пор было немного. Не подлежало сомнению, что злодеяние совершено опытными громилами, и одного из них видели во дворе в день убийства. Затем из рук ювелира скрылся сбытчик похищенных бриллиантов. Вот и все, что было известно. Агенты сыскной полиции делали частые обходы, забирали бродяжек, задерживали разных подозрительных субъектов, но все это было безрезультатно. Бродяжек, как и маклаков-сбытчиков, в Петербурге множество, более же конкретных указаний не было. За всеми притонами воров был установлен постоянный, негласный надзор, но и это не помогало.

Как чины сыскной полиции, так и судебный следователь, остановились окончательно на том, что убийц надо искать в вертепах, среди бродяг, и потому все другие версии были оставлены без внимания. Игнатий Левинсон, уволенный графом от службы, остался вне подозрений и уехал на родину в Калининскую губернию.

Наконец, усиленные и энергичные труды полиции увенчались полным успехом. Убийца был найден и уличен! Но расскажем по порядку.

После облавы Горячего поля в числе задержанных оказалось 18 человек беспаспортных рецидивистов и высланных из столицы бродяжек. Их всех доставили в сыскную полицию для антропометрических измерений и удостоверения звания. Доставили и Антона Смолина, сразу показавшегося агентам подозрительным и сомнительным. Смолин имел страшно измученный вид, был бледен и с трудом отвечал на вопросы. При обыске у него нашли 200 рублей; почти все кредитные билеты были в крови.

– Откуда у тебя деньги и почему они в крови? – спросили Антона.

Он молчал. Что мог он сказать?! Между тем агенты переглянулись. Ведь убийцы камердинера, кроме бриллиантов и процентных бумаг, похитили и наличные деньги, похитили именно такими кредитными билетами. Может ли быть сомнение, что эти кредитки графа Самбери?! Пусть он скажет, где их взял, если не он убийца?!

– Говори, – наступали на него агенты. Смолин упорно молчал.

– Ты убил камердинера?!

Антон моргал глазами, ничего не понимая.

– Где ты был 17 сентября, – допрашивали его. Где был бродяжка 17 числа?! Да какой же бродяжка помнит и следит за числами, днями?! Счастливые часов не наблюдают, а обитатели Горячего поля вовсе не признают календаря; для них все дни одинаковы: сегодня как вчера, завтра как сегодня. Какая может быть разница?