Николай Животов - Убийца

– Ах, извините, я так только к слову. Я никак не думал, что эти воспоминания могут быть вам неприятны.

– Они вовсе не неприятны, но мне странно слышать их от человека, которого я в первый раз в жизни вижу. – И она встала, чтобы выйти из комнаты.

– Позвольте еще один только вопрос… Не знавали ли вы там, в Саратове, некоего Серикова?

Елена Никитишна побледнела, как полотно, и чуть не упала.

– Нет, – резко произнесла она и вышла из комнаты. Куликов пристально посмотрел ей в глаза, усмехнулся и прошептал:

– Ага. Я не ошибся! Наконец-то…

– Иван Степанович, – послышался голос хозяина, – что ж, вы так и не будете играть?

– Иду, иду…

– Вы почем играете?

– По шести гривен обязательных.

– Ну, наживайте деньги! Я ведь плохо играю!

– А я отлично, – засмеялся Илья Ильич, – только жена не хвалит.

– У него нет жены, некому журить, – вставил кто-то.

Куликов был рассеян и играл невнимательно. То стучал на простого короля, которого принял за козырного, то брал второго «гольца» за первого. Над ним смеялись, но он нехотя только улыбался и выглядел очень расстроенным.

– Что с вами, Иван Степанович, – удивлялся Илья Ильич, – я не узнаю вас сегодня. Неприятность какая-нибудь?

– Нет, ничего, так, не совсем здоровится.

– Пойдемте, господа, по маленькой пропустим, веселее будет.

Все поднялись. Куликов искал глазами хозяйку, но ее не было. Выпили в столовой, закусили и опять уселись.

Игра поднялась до 3 рублей и сделалась азартной. Куликов сильно проигрывал, но никак не мог сосредоточиться. Поминутно он смотрел на дверь, то и дело ошибался.

– Уж вы не влюбились ли, Иван Степанович, – заметил ему один из партнеров. – Говорят, вы к Петухову зачастили, за его Ганей волочитесь.

– А-а-а… Вот вам и разгадка! Ну, батюшка, влюбленные в карты не могут играть! Понятно, что вы все путаете.

– И охота людям сплетнями заниматься, – почти зло ответил Куликов, – я у Петухова всего один раз обедал и единственный раз видел его дочку.

– Можно и раз видеть, да влюбиться. Без огня, батюшка, дыму не бывает!

Куликов ничего не ответил и насупился еще больше.

– Господа, когда ужинать хотите? – вошла в комнату и спросила Елена Никитишна.

– Рано еще, рано. Постойте, у нас ремиз восемьдесят рублей, надо разыграть.

– Пополам?

– Нет сразу, не стоит.

Куликов взял второго гольца и поставил 160 рублей.

– Молодец! Почаще так!

– На то и игра.

Елена Никитишна встала за стулом мужа и посмотрела на Куликова. Глаза их встретились. Коркина смотрела гневно и решительно, так что Куликов даже смутился и опять поставил 160 рублей ремизу.

– Однако! Не разделить ли ремиз, – предложил Илья Ильич.

– Мне решительно все равно, – хладнокровно произнес Куликов.

– Пойдемте ужинать, – предложила хозяйка.

– В самом деле, приостановим игру… ремиз Ивана Степановича.

– Нет, ремиз лучше разыграть, – заметил Куликов.

– Ну, разыгрывайте!

Сдали. Куликов взял гольца.

– Опять ремиз! Но это чересчур! Бросьте, Иван Степанович.

– Как же я брошу! Ведь я на первой руке был!

– Пойдемте ужинать, после доиграете!

– Ну, идем.

Все встали. Куликов подошел было к Елене Никитишне, но она взяла мужа под руку и пошла с ним впереди. За столом Куликов сидел на противоположном конце от хозяйки. Он наблюдал ее и не мог не заметить, что Елена Никитишна сильно менялась в лице, хотя старалась сохранить внешнее спокойствие. Она избегала смотреть в сторону Куликова, но несколько раз бросила на него молниеносные взгляды. Никто из посторонних не заметил этих взглядов.

Когда все встали из-за стола, Куликов подошел благодарить хозяйку и успел шепнуть ей:

– Дело серьезное. Мне необходимо с вами поговорить наедине.

Елена Никитишна гордо откинула голову и также шепотом ответила:

– У меня не может быть с вами секретов!

– Как вам угодно! Я в ваших интересах…

– Прошу о моих интересах не заботиться.

Куликов молча поклонился и пошел разыгрывать свой ремиз. Игра затянулась до трех часов ночи. Куликов первый отказался играть и встал. Он прошелся в гостиную, где неожиданно столкнулся с Еленой Никитишной. Они помолчали.

– Не угодно ли вам прямо сказать, о чем вы желаете говорить со мной?

– Сударыня, я имею основание думать, что вы уже догадались об этом и, если продолжаете отказывать мне в аудиенции, то совершенно напрасно.

– Я ничего не догадываюсь и не могу догадаться!

– Дело ваше, но я опасаюсь, что скоро вы об этом пожалеете.

Елена Никитишна помолчала и потом, стиснув зубы, произнесла:

– Хорошо. Завтра в три часа я буду дома одна.

– Извините. Я не могу к вам прийти.

– А что же вы хотите?

– Я живу совершенно одиноко. У меня никого не бывает, и если бы вы…

– Как вы смеете мне это предлагать?

– Я ничего не предлагаю, потому что лично мне совершенно безразлично.

– Вы… вы… – Елена Никитишна прошептала какие-то слова и вышла. Куликов откланялся хозяину и ушел.

Отношения Петухова с дочерью начали портиться с каждым днем, и жизнь Гани все более становилась невыносимой. Объяснения у них никакого не было. Да, собственно, объяснения и не могло быть: ничего существенного не произошло. Куликов предложения не делал, Петухов ничего от дочери не требовал, и сама Ганя ничего не хотела и не просила. А между тем что-то произошло, что-то неясное, неопределенное, даже непонятное, а есть. Старик не звал к себе, не ласкал Гани, не толковал с ней долгими часами. Целыми днями они теперь не говорили друг другу ни слова. Ганя несколько похудела, побледнела, улыбка исчезла у нее с лица. Она все о чем-то задумывалась, и печаль легла у нее складками на лбу. Куликов бывал у них часто, но не оставался обедать и с Ганей почти не виделся. Можно было подумать, что любовь и привязанность старика перешли с дочери на Куликова. С ним Петухов был безгранично ласков, любезен и выражал даже радость, когда он приходил. Они толковали о делах, и Петухов почти ничего не предпринимал теперь без совета Куликова.

– Иван Степанович, а я думаю уволить Гесенера.

– Это ваш младший мастер, который недавно поступил?

– Да, он служил раньше у Брускина.

– Ненадежный малый, да и дело плохо знает. Не бережет хозяйского добра! Это уж не слуга.

– Намедни испортил мне три шкуры, а вчера совсем на работу не вышел; жена у него, видите ли, именинница.

– У него жена именинница, а вы машины остановите по этому случаю! Вот они как к хозяйскому интересу относятся! Нет уж, таких работников гнать следует! Они разорить завод могут.

– Я думаю совсем сократить эту должность. Надо уменьшать производство. Теперь кожевенный товар подешевел. Чуть что не в убыток работать приходится.