Аркадий Бухов - Шерлок Холмс в России [Антология русской шерлокианы первой половины ХХ века. Том 3]

Сравнивая ряд доставшихся нам по смерти Долина заметок его, близких по содержанию к указанного рода литературе, мы не могли не обратить внимания на то, что заметки эти стоят во всех отношениях значительно выше обычных российских изделий этого сорта. И вот, после целого ряда колебаний, мы решились издать их: если так уж непреоборим спрос на сивуху, то не лучше ли предложить вместо нее то, что, быть может, окажется вином? И как знать? — Если мы не ошиблись в оценке литературных дарований этого своеобразного писателя, — не послужит ли выпуск его произведений своего рода противоядием против губительной пинкертоновской бациллы? Не отвернется ли опоенный русский читатель, прочтя Долина, от «королей сыщиков», не сойдет ли с него постепенно тот несчастный «сглаз», во власти которого он теперь находится?

Редактор записок

Когда мне в первый раз попались в руки рассказы о подвигах знаменитого английского сыщика Шерлока Холмса, я после прочтения книги не мог скрыть своего крайнего изумления.

— Николай Гаврилович! — обратился я к своему хозяину и другу, Николаю Гавриловичу Кореневу. — Прочтите-ка вот эту книжку и скажите на милость, кто кого копирует: вы ли Шерлока Холмса, английского сыщика, или он вас?

Вопрос мой, видимо, сильно задел любопытство моего друга: он задул свою спиртовую лампочку, над которой грелась у него какая-то химическая смесь, и повернул ко мне свое бледное лицо.

— Что там еще за диковина такая? И почему такой возбужденный тон?

Я молча подал Кореневу книгу, сожалея, что мне не придется следить за впечатлением, какое будет производить на него постепенное ознакомление с деяниями Холмса: неотложные дела звали меня из дому, и я неохотно покинул своего друга, погруженного в чтение.

С биографией своего приятеля, N-ского частного поверенного по общественному положению, по врожденной же страсти и по таланту — спортсмена тонкой мысли и наблюдательности, — я познакомлю читателей в другой раз. Здесь же достаточно будет сообщить, что не одно преступление в России обязано своим раскрытием исключительно закулисной работе Коренева и что, подобно лондонскому Лестраду, N-ский начальник уголовной сыскной полиции Зверев не раз обращался в затруднительных случаях к его бескорыстному и в то же время артистическому содействию.

Вернувшись в описуемый памятный день домой, я застал Николая Гавриловича шагающим с папиросою в зубах из угла в угол в его рабочем кабинете.

— Ну что, Коренев, прочли? — спросил я.

— Не только прочел, что вы дали, а заказал даже прислать из книжного магазина все, что есть о Шерлоке Холмсе.

— А что скажете об английском сыщике?

— Скажу, что после Холмса — nil admirari! [38]И вы напрасно задавали вопрос о подражаемости: Холмс неподражаем, и я не претендую даже на слабую копию его.

— Вы, по обыкновению, скромничаете, Коренев. Однако же, какое любопытное совпадение: насколько могу судить из прочитанного, вы даже в ваших личных привычках похожи на Холмса!

— Да! — сказал, смеясь, Коренев. — Это есть. Однако же, если допустить, что совпадением моей личности с Шерлоком Холмсом оправдывается «повторяемость истории», то на вашу долю выпадает не совсем лестная для вашего самолюбия роль — именно, роль доктора Уатсона. Так что, не лучше ли воздержаться от сравнений?..

Эту шутливую тираду Коренева перебил раздавшийся в передней звонок.

— Вот, верно, и книги вам принесли из магазина, — сказал я. — Итак, сегодня у нас литературный вечер!

— Боюсь, что литературный вечер сегодня придется «по непредвиденным обстоятельствам» отложить, — возразил Коренев. — Это звонок Зверева, а его посещение вряд ли предвещает особенно благоприятные условия для мирных занятий.

К моему удивлению, к нам действительно вошел Зверев.

— Здравствуйте! — сказал он, здороваясь. — Ну, ладно, что хоть дома вы, по крайней мере, Николай Гаврилович! Такая жара, такая жара, накажи меня Бог! — продолжал он, усаживаясь и вытирая платком свое круглое здоровое лицо. Уж извините, прямо скажу — случись дело где-нибудь подальше в городе, ни за что бы по этакой жарище не пошел! Случай то пустяковый, в сущности, однако думаю — отчего не зайти? Близко, главное. Но заранее предупреждаю — надежд не питайте: преступления никакого. А все-таки, заметьте, и не без оригинальности дельце, накажи меня Бог! И очень даже не без оригинальности… Однако же и жара нынче! Просто не начало мая, а чистый июль, как есть…

Во время этой благодушной болтовни Коренев позвонил и приказал вошедшей горничной подать чаю.

— Собственно, некогда чай-то распивать, — продолжал болтать Зверев, беря, однако, стакан, — разве уж на скорую руку. Впрочем, я велел на всякий случай ничего не трогать, и все будет без перемен до нашего прихода. Дело — самоубийство, изволите видеть. В третьем часу в бани Брыкина — знаете, здесь, на Мироновской? — пришел пожилой господин, хорошо одетый, взял номер. Банщика отпустил, остался мыться. Ждать-пождать, проходит час, полтора — не выходит. Постучался к нему банщик — не отзывается. Что за история? Встревожился, натурально, банщик и входит сам. И видит, представьте, что сидит раб Божий в ванне, голова свесилась, а вода красная, можете себе представить, и на полу бритва валяется… Перерезал жилу на руке и — так кровью и истек, накажи меня Бог! Доктор говорит, что так будто бы римляне там, что ли, жизни себя лишали и что будто бы оно как-то, по его выходит, приятно даже этаким то манером умирать: сиди-де, изволите ли видеть, в теплой водичке да посиживай, боли нет, а вроде, как бы сказать, опьянение… Так-де и помрешь в удовольствии… Хорошо удовольствие, — как цыпленок, кровью изойти! Чего лучше, накажи меня Бог!

— Любопытный способ самоубийства, — отозвался Коренев. — Кто же он оказался, чудак этот?

— Вот то-то и есть, что неизвестно. Никаких документов в платье не нашли.

— Записки, значит, тоже не оставил?

— А я вам не говорил разве? Записка-то есть, да что в ней толку! «Прошу, — пишет, — никого не винить. Деньги жертвую на добрые дела». А вместо подписи одно слово: «Римлянин» — и больше никаких! Да ведь это, поди, не фамилия, а, как бы сказать, одна аллегория, насчет способа самоубийства больше… Так и доктор говорит.

— Маньяк какой-нибудь, — сказал я. — Уж не педагог ли-классик, угнетенный падением классицизма в России?

Коренев поглядел на меня, и в его глазах блеснули лукавые искорки.

— Вы, кажется, стоите на верном пути, Николаев. Радуюсь, что моя попытка сравнить вас с доктором Уатсоном оказывается не в его, а в вашу пользу: вы будете подогадливее Уатсона. — Скажите, — продолжал он, обращаясь к Звереву, — итак, документов не оказалось?