Артур Дойль - Знак четырех. Записки о Шерлоке Холмсе

Arthur Conan Doyle

The Sign of Four, The Memoirs of Sherlock Holmes

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2008, 2011

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2008

Шерлок Холмс взял с каминной полки пузырек, вытащил из аккуратного сафьянового чехла шприц, длинными белыми нервными пальцами приладил тонкую иглу и закатил рукав на левой руке. Какое-то время он задумчиво смотрел на свое мускулистое предплечье, густо покрытое крохотными следами от прежних уколов, потом ввел иглу в вену, надавил на маленький поршень и с долгим удовлетворенным вздохом откинулся на спинку бархатного кресла.

Уже много месяцев три раза в день я был свидетелем этого действа, даже привык, но ни в коем случае не смирился. Напротив, пагубная привычка моего друга раздражала меня все больше и больше, мысль о том, что мне не хватает решительности протестовать, не давала мне спать спокойно. Сколько раз я обещал себе поговорить с Холмсом начистоту, но что-то в его характере, какая-то особенная бесстрастность, невозмутимость делала его человеком, в обращении с которым ни о каких вольностях не могло быть и речи. Его огромный талант, безупречные манеры и прочие многочисленные достоинства, с которыми я был знаком не понаслышке, заставляли меня чувствовать неуверенность в себе и отбивали охоту вступать с ним в спор.

Не знаю, что подействовало на меня в то утро, то ли лишний бокал бургундского за завтраком, то ли приступ отчаяния, но я вдруг почувствовал, что больше не могу сдерживаться.

– Сегодня у вас что? – спросил я. – Морфий или кокаин?

Холмс оторвался от старой, набранной готическим шрифтом книги и вяло поднял на меня глаза.

– Кокаин, – сказал он. – Семипроцентный… раствор [1]. Не хотите попробовать?

– Благодарю покорно, – резко сказал я. – Мой организм еще не окреп после Афганистана, лишние нагрузки ему ни к чему.

Моя горячность его рассмешила.

– Возможно, вы и правы, Ватсон, – улыбнулся Холмс. – Наверное, вещество это имеет пагубное физическое воздействие. Однако при этом происходит такая мощная стимуляция и очищение мозга, что побочные эффекты можно не принимать во внимание.

– Но подумайте только, – вскипел я, – какую цену вы за это платите! Может быть, мозг ваш, как вы говорите, и приходит в возбужденное состояние, но в организме-то от этого происходят неестественные, нездоровые процессы, в том числе и усиление обмена веществ, что в конце концов может закончиться постоянным упадком сил. А о том, какая потом наступает реакция, вы забыли? Нет, игра эта не стоит свеч. Ради минутного удовольствия вы рискуете навсегда утратить свой великий дар. Помните, сейчас я говорю не только как друг, но и как врач, который в некотором роде отвечает за ваше здоровье.

Холмс нисколько не обиделся. Наоборот, с видом человека, расположенного к разговору, он соединил кончики пальцев и уперся локтями в ручки кресла.

– От долгого простоя, – сказал он, – мой мозг восстает. Дайте мне загадки, предоставьте работу, найдите самые сложные шифры или самые запутанные головоломки, и я окажусь в своей стихии. Тогда мне больше не понадобятся искусственные стимуляторы. Но скучное размеренное существование я ненавижу. Мой мозг требует работы. Именно поэтому я и выбрал себе такую профессию… Вернее, создал ее, поскольку во всем мире я такой один.

– Единственный на весь мир частный детектив? – удивился я.

– Единственный на весь мир частный детектив-консультант, – уточнил мой друг. – В криминалистике я – последняя и высшая инстанция. Когда Грегсон, Лестрейд или Этелни Джонс заходят в тупик (а это, кстати сказать, их обычное состояние), дело выносится на мой суд. Я, как эксперт, изучаю факты и высказываю мнение специалиста. И за свою помощь я ничего не прошу. В газетах мое имя не гремит. Лучшей наградой для меня служит возможность применить на практике свои своеобразные таланты. Да вы и сами могли видеть, как я работаю, вспомните дело Джефферсона Хоупа.

– Это точно, – поддержал я его. – Никогда в жизни я так не удивлялся, как тогда. Я даже описал эти события в небольшой повести и выпустил ее под несколько странным названием «Этюд в багровых тонах».

Холмс уныло покачал головой.

– Я как-то брал в руки эту брошюру. Если честно, не могу вас похвалить. Дедукция является точной наукой, или должна быть таковой, и относиться к ней нужно серьезно, без лишней чувствительности, как это сделали вы. Представьте себе, что кто-то вплел романтическую историю или любовный треугольник в пятый постулат Эвклида [2]. У вас получился примерно такой же результат.

– Но ведь в деле Джефферсона Хоупа действительно присутствовала романтическая история, – запротестовал я. – Я же не мог исказить факты.

– Некоторые факты нужно было опустить, или, по крайней мере, уделить им не так много внимания. Во всем этом деле единственным заслуживающим упоминания пунктом была та любопытная цепочка логических выводов, которая привела меня от следствий к причинам, в результате чего преступление и было раскрыто.

Признаться, меня сильно огорчила эта критика, тем более что повесть-то я написал специально, чтобы сделать Холмсу приятное. Кроме того, его эгоистичная уверенность в том, что каждая строчка моего сочинения должна была быть посвящена исключительно ему и его методу меня порядком раздражала. За годы, проведенные на Бейкер-стрит, под одной крышей с Шерлоком Холмсом, я не раз замечал, что за взвешенным характером моего друга и его вечной привычкой поучать скрывается тяга к тщеславию. Но я решил все-таки не высказывать эти мысли вслух. С отрешенным видом я стал массировать раненую ногу. Когда-то в нее угодила пуля, выпущенная из афганского джезайла [3], и, хоть я и не утратил возможности ходить, при каждой перемене погоды рана сильно болела.

– Недавно я стал работать и на континенте, – немного помолчав, сказал Холмс, набивая свою старую вересковую трубку. – На прошлой неделе ко мне за консультацией обратился Франсуа Ле Виллар, который, вы, наверное, слышали, с некоторых пор считается одним из лучших детективов Франции. Он наделен кельтской смекалкой, но ему не хватает практических знаний в очень многих областях, а без этого он не сможет развиваться дальше. Дело касалось одного завещания, и в нем было несколько довольно любопытных особенностей. Я указал Виллару на два похожих случая, происшедших в Риге в 1857 году и в Сент-Луисе в 1871, что и подсказало ему верное решение. Вот письмо с благодарностью от него, которое я получил сегодня утром.