Александр Цеханович - Страшное дело. Тайна угрюмого дома

– Вспомнишь мои слова, что ты поплатишься за это, – сказал он с какой-то странной угрозой и вышел.

После его ухода Антон постоял посреди комнаты в глубоком раздумье. Все прежние подозрения его смутно всколыхнулись, и какой-то тайный инстинкт подсказывал ему, что они справедливы, что его отец – недобрый человек. В особенности странными показались ему этот внезапный визит и совершенно необъяснимый яростный взгляд. Что значит: он пришел предупредить его как отец!..

Невольный вздох вырвался из груди молодого человека. Он чувствовал на душе сегодня такую тяжесть, как никогда в жизни. Когда вслед за этим старик-лакей (когда-то крепостной и дворовый) зашел к нему наверх осведомиться насчет чая, молодой человек спросил его, где барин.

– Ушли! – ответил старик таким голосом, как будто говорил про какого-то распутного, отпетого человека.

Антон отказался от чая и сумрачно стал собираться. Сборы эти начались с осмотра двух револьверов. Несколько раз он глядел на окна напротив; они были черны, как сама ночь.

«Да, не время, – подумал Антон, – ведь оно появляется ровно в полночь, а теперь еще только половина. Следователь и агенты уже, вероятно, собрались в соседнем доме. Пора!»

После разговора с сыном Николай Прокофьевич быстро сошел вниз и, накинув шинель, вышел из подъезда. Слуга едва успел закрыть за ним дверь, как к подъезду подкатил извозчик и умчал вышедшего графа. Ехали очень быстро, но Николай Прокофьевич все торопил его, соблазняя новыми и новыми прибавками на водку. Ехали они все окраинами.

Шумный город, над которым висело зарево электрического света, оставался в стороне. Дорога была превосходная. Белый свет искрился при блеске луны, полозья слегка посвистывали. Был небольшой мороз.

– А вам на Путиловку зачем, барин… в гости или по делу? – осведомился вдруг извозчик.

Николай Прокофьевич вздрогнул.

– А тебе зачем знать, болван? – рассердился он.

– Да поедете ли назад?… А то у меня лошадь хорошая, я и назад свезу.

– Ага! – сказал Николай Прокофьевич и, словно успокоенный, перепахнул полы шинели. – Нет, назад не надо.

– Значит, там останетесь?…

– Да, там и останусь…

– Эко горе! – посетовал извозчик. – Порожнем-то оттуда далеко!

– Ничего, подцепишь седока, – сказал Крушинский и плотнее закутался в шинель, так что виднелась одна шляпа, положенная на воротник.

Местность делалась все безлюднее и глуше. Строения пошли деревянные и заметно мельчали. Но вот откуда ни возьмись неожиданно вырос громадный каменный дом. Он стоял, несколько отступя от своего ряда, и поражал при свете луны своим гигантским черным корпусом.

– Стой! – сказал Крушинский извозчику и, расплатившись, пошел к дому.

Ни в одном из окон не было видно огня. Громада казалась бы необитаемой, если бы около некоторых форточек не висели какие-то тряпки, очевидно выставленные на просушку.

На крыше каркали вороны, и резкий звук их голосов далеко откликался в поле, растянувшемся позади дома и по всей пустынной улице.

– Ишь, тоже, барин, а куда заехал, – пробормотал извозчик, круто поворачивая назад, и, стегнув лошадь, исчез во мраке.

А барин уже вошел в ворота и уверенным шагом ступил на большой грязный двор, потом повернул налево к подъезду с покренившимся козырьком и вошел на узкую лестницу. Тут он чиркнул спичкой и стал осторожно подыматься по скользким грязным ступеням.

Подыматься пришлось, впрочем, невысоко, всего до второй площадки. Тут была простая дощатая дверь с наколоченными почему-то во всю длину железными полосами, что придавало ей вид большой солидности, и с проставленным мелом девятым номером. Крушинский ударил внизу ее три раза сапогом и принялся ждать. Отворила какая-то толстая женщина средних лет, фигура которой походила на репу, положенную на тыкву. Она сильно хрипела и, видимо, двигалась с трудом.

– Дома Иван Трофимович?

– Все тут! – прохрипела она.

Граф вошел в темную переднюю, где по стенам прыгали черные тени от огарка в руках толстой женщины, и пошел по коридору, который всякого нового человека поразил бы своей необычайной длиной и шириной. Но Николай Прокофьевич, очевидно, был тут как у себя дома.

Он шел в темноте уверенными, твердыми шагами, не зажигая даже спички. Кругом было совершенно тихо. Только в глубине где-то слышались звуки голосов, прерываемые довольно энергичными возгласами. Налево шли все какие-то двери, местами они были выломаны, обнаруживая громадные пустые комнаты, похожие на залы, где на полу валялись доски, балки и кирпичи.

Лунный свет, падая сквозь разбитые стекла окон, откуда дуло резким морозным ветром, фантастически освещал эти груды, разрушения и выкидывал там и сям по коридору голубые полосы. Говорят, ранее в этом доме была какая-то фабрика, но почему ее деятельность прекратилась и давно ли, знали только немногие окрестные старожилы.

В конце коридора была винтовая лестница. Тут Николай Прокофьевич зажег спичку и, держась за перила, стал очень осторожно спускаться. Звуки голосов, исходивших снизу, уже были совсем явственны. Сделав несколько поворотов, Крушинский очутился перед полуоткрытой дверью, из которой вместе с полосою света исходил громкий гул голосов. Николай Прокофьевич остановился и прислушивался. Возражали несколько голосов разом:

– Как так не найти?

– Деньги у него должны быть.

– Конечно, должны… Надо только поискать…

– Конечно, поискать! Ну его к черту, это привидение!..

– Тише, тише, господа, – раздался чей-то голос, – дайте сказать.

Николай Прокофьевич в это время вошел и узнал голос Ивана Трофимовича. Комната, куда он вступил, представляла собой залу с явными следами деятельности машин по потолку и стенам. Только один угол этой залы был освещен.

Тут стоял стол и несколько штук самой разнообразной мебели – от табурета и скамеек до неведомо откуда попавшего сюда бархатного кресла очень изящной работы, хотя и о трех ногах, четвертую из которых заменял обрубок полена, прибитый гвоздями. Стол был сплошь уставлен бутылками и самой разнообразной снедью. Тут же горело штук шесть свечей, воткнутых в горлышки бутылок. Неподалеку от стола виднелось черное отверстие с поднятым люком, его окружали зажженные фонари рефлекторами наружу.

Но если это помещение было странно, то лица, присутствующие тут, были еще более достойны внимания. Кроме старых наших знакомых Серьги, Баклаги, Ивана Трофимовича и Митьки Филина было еще много других, среди которых, как черные пятна на белом, выделялись красивая, сурово глазастая женщина, в небрежной позе сидевшая рядом с Иваном Трофимовичем, и возле нее существо совершенно необъяснимого вида.