Марджери Аллингем - Черные перья. Работа для гробовщика [сборник]

С Фрэнсис впервые обошлись подобным образом, но она поняла, что ей придется привыкать к такому отношению. Вежливые телефонные звонки, непрерывно раздававшиеся в их доме еще вчера, сначала стали редкими, а затем и вовсе прекратились. Она замерла в кресле, уши горели от стыда. Когда явился Дэвид, он выглядел злым.

– Проклятый репортер! – воскликнул Дэвид, усаживаясь напротив Фрэнсис. – Вынудил меня чуть ли не подписать письменное признание. Они причиняют вам беспокойство в доме?

– Нет. Полицейские сами общаются с ними.

– Да, конечно. Да благословит Господь законы, карающие за клевету и неуважение к суду. А с тобой что стряслось?

Она рассказала о случившемся, а он внимательно слушал.

– Покажи мне ее, – попросил Дэвид, оглядываясь по сторонам. – Вон та старая щука? Не обращай внимания. Представь ее в голом виде. – Он ухмыльнулся, наклонился вперед и накрыл ладонью руку Фрэнсис. – Лучшего средства не существует. Если тебя оскорбляет подобная рыбина, вообрази ее со снятой чешуей. Помогает забыть любые обиды.

Сейчас он защищал ее как ребенка, и Фрэнсис оставалось лишь удивляться, почему ей это нравится.

Обед не доставил им удовольствия, хотя обслужили их быстро. Фрэнсис заметила неловкость в поведении Дэвида, которую не способно было скрыть даже его напускное хорошее настроение. О Филлиде он не упомянул ни разу, а она сама тоже не хотела затрагивать эту тему.

Наконец подали кофе, причем значительно позднее, чем десерт, а вокруг уже крутилась пара официантов, вежливо, но откровенно дожидаясь, когда они закончат трапезу. Дэвид подвинул к Фрэнсис свой портсигар, пристально наблюдая за ней из-под длинных ресниц.

– Долли вернется домой в четверг, – тихо произнес он. – Нам предстоит пережить настоящую бурю, герцогиня. Так что застегни плотнее свою штормовку и приготовься достойно встретить ураган.

– Что вы имеете в виду?

Дэвид откинулся на спинку кресла, продолжая смотреть на нее.

– К дьяволу всех этих старых щучек! – внезапно воскликнул он. – Где находилась ты сама, когда Долли раньше навещал вас?

– По большей части в Швейцарии, где заканчивала школу. Но я, конечно же, виделась с ним.

– Разумеется, – кивнул Дэвид. – Такого трудно забыть. Яркая птица. Никогда не встречал мужчину столь жизнелюбивого и склонного к романтике. Вот и сенсационное возрождение из мертвых типично для него. История поразительная, а венчает все налет сверхъестественности, чтобы довершить героическую картину.

Они немного помолчали, вспоминая рассказы о гибели Годольфина, потрясшие весь мир. Словно вновь повторился случай с пропавшей экспедицией Скотта. Трое белых мужчин в сопровождении группы туземцев оказались отброшены назад непреодолимыми препятствиями, когда уже видели вдалеке свою цель – разрушенный лавиной ламаистский монастырь Танг-Кинг, нависавший над склоном высокой горы. Стихийное бедствие сделало невозможным восхождение, спуск вниз стал опасным. Роберт уже заболел, а туземцы были перепуганы и почти вышли из подчинения. Трагедия стала неминуемой, когда сам Годольфин сломал берцовую кость, преодолевая особенно коварную расщелину. Еще два дня они с огромным трудом продолжали путь, по очереди неся раненого вдоль узкой и почти невидимой тропы. На третью ночь разбили лагерь на краю обширного снежного поля, и в наступившей темноте Годольфин пропал. Деться ему было некуда, за исключением заснеженной пропасти, причем даже туда он смог бы попасть лишь чудом. Туземцы совсем потеряли головы от суеверного страха, а двое остававшихся в живых белых, так и не получив ответа на свои крики и призывы, осознали самоубийственность любых попыток спасения товарища, посчитали его поступок сознательной жертвой и продолжили возвращение одни.

Дэвид покачал головой.

– Неподражаемо, – подвел итог он. – А затем чудо, какое могло случиться только с ним. Все не так уж и плохо, леди. Совсем не так уж и плохо.

Фрэнсис резко выпрямилась в кресле. Обед и смена обстановки вернули ей уверенность в себе, и теперь она чувствовала разочарование в Дэвиде.

– Да забудьте вы о Годольфине! – сказала она не допускавшим возражений тоном. – Если разобраться, то это самая мелкая из возникших проблем! Просто вы позволили Филлиде вовлечь себя в глупейшую сентиментальную историю, которая могла бы иметь трагические последствия в обычных обстоятельствах, но сейчас выглядит совершенно дурацкой. Не будьте безумцем. Не притворяйтесь слепым. Я знала, что Филлида никогда не любила Роберта, и это нам только на руку. Но, кажется, она до сих пор не осознала важнейшего факта. Роберта кто-то убил, Лукар сбежал, но… полицию Лукар почему-то интересует гораздо меньше, чем следовало бы. Неужели вы не замечаете, романтичная вы человекообразная обезьяна, что их в гораздо большей степени интересуете вы?

Дэвид сидел неподвижно, и Фрэнсис вдруг вспомнила, что именно так он выглядел, когда она видела его сквозь окно из темноты двора… Совершенно лишенное всякого выражения лицо, и глаза, устремленные куда-то вниз.

После паузы он произнес фразу, какую она ожидала услышать меньше всего. Проницательную и непростительную:

– Ревнуешь, мой утеночек?

Фрэнсис не выдержала, вскочила и бросилась к выходу. Позднее, когда она уже забыла о нервном напряжении, в каком находилась тогда двадцать четыре часа подряд, ее саму удивила подобная потеря контроля над собой.

Дэвид догнал ее на перекрестке у парка Сент-Джеймс. Он ничего не сказал, а просто зашагал с ней рядом. В исполненном горечи молчании они шли сквозь праздную толпу, минуя старинные и дорогие магазины, где в витринах красовались эксклюзивные образцы сапог для верховой езды, картины и затейливые ювелирные изделия. Словом, все призванное привлечь внимание толстосумов с двух континентов. Вскоре шумные улицы остались позади, и они добрались до исполненной благородной тишины Саллет-сквер.

Газетные фотографы перехватили их, когда они проходили мимо дверей пустовавшего дома на углу. Дэвид ухватил за руку Фрэнсис, побледневшую от неожиданности и испуга, и быстро повел за собой. Его губы сжались, а глаза потемнели от гнева. Несколько зевак болтались на площади – молчаливые, сдержанно любопытные фигуры, видневшиеся при скудном ноябрьском свете. Их вяло пытался прогнать скучавший без дела полицейский констебль. Одна из женщин запала в память Фрэнсис: она стояла на краю тротуара, располневшая и бесформенная, в шляпке по прошлогодней моде, держа корзинку для покупок, и жадным, но в то же время апатичным взглядом всматриваясь в зашторенные окна дома 38, которые, как лица хорошо воспитанных людей, не показывали внешнему миру признаков творившегося внутри ужаса.