Найо Марш - Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры [сборник: 26, 27]

— Надо полагать, это очень великодушно с его стороны, — отозвалась Трой.

Все такие и им подобные разговоры происходили во время первых, так сказать, ранних сеансов позирования. Теперь же, к пятому дню ее пребывания в «Алебардах», Трой и Хилари стихийно выработали для себя какой-то странновато-товарищеский стиль отношений. Дела с портретом продвигались прекрасно. Художница работала с необычной для себя стремительностью, почти без осечек и промахов. Все шло хорошо.

— Я так рад, — говорил Хилари, — что вам удается остаться на Рождество. Жаль только, ваш супруг лишен возможности к нам присоединиться. Вот ему бы мои методы, наверное, показались интересными.

— Да, он сейчас в Австралии, по одному делу об экстрадиции.

— Ваша временная потеря, — емко и философически сформулировал Хилари, — дарит мне долговечное приобретение. Чем займемся сегодня днем? Еще одно «заседание»? Я весь к вашим услугам.

— Еще бы только часок, пока свет хороший, — было бы роскошно. А потом, наверное, я немного позанимаюсь в одиночку.

Трой бросила взгляд на своего радушного хозяина — и по совместительству персонажа. Очень любопытного, очень стóящего персонажа, — подумала она. Занимаясь таким, легко сбиться с трактовки образа на карикатуру. Этот яйцевидный череп, хохолок пушистых волос, светло-голубые глаза, глядящие как-то изумленно. Эти губы с вечно подтянутыми кверху уголками — но подтянутыми не в улыбке!.. Впрочем, пришло тут в голову Трой, разве трактовка образа не может переходить в карикатуру, если натура к тому располагает?

Тут художница обнаружила, что Хилари, в свою очередь, разглядывает ее так, словно «натура» — это она, а он — внимательный исследователь.

— Послушайте, — произнесла Трой отрывисто, — а вы случайно не морочите мне голову? Это не розыгрыш? Насчет слуг и все такое?

— Нет.

— Нет?

— Уверяю вас. Вовсе нет.

— Ну хорошо, — кивнула она. — Тогда вернемся к делу. Мне минут десять надо поразмышлять и повозиться наедине… А потом, если вы будете любезны снова занять свое место, мы продолжим работу.

— Разумеется. Я получаю от нее истинное удовольствие, — ответил Хилари. — Просто, я бы сказал, непомерное.

Вскоре Трой вернулась в библиотеку. Все ее кисти, как обычно, были тщательно вымыты скипидаром. Она нашла их аккуратно выложенными рядом с приличным комком чистых тряпок. Покрытая несмываемым уже налетом краски рабочая блуза, тщательно разглаженная, висела на спинке стула. Откуда-то появился новый столик с поверхностью, сплошь покрытой бумагой, — видимо, его принесли «в дополнение» к самодельной скамейке. Сама скамейка была отодвинута чуть дальше, чтобы освободить место. Мервин принес, промелькнуло в голове у Трой. Изготовитель самодельных устройств против воров, который раньше оформлял дорожные знаки.

И стоило только подумать о нем, как на пороге появился он сам — с настороженным взглядом и легкой порослью вокруг нижней челюсти.

— Прошу прощения, — заговорил Мервин и после небольшой заминки добавил: —…мадам, — словно только сейчас припомнил это слово. — Угодно вам что-нибудь еще?

— Большое, огромное спасибо, — с нажимом произнесла Трой. — Ничего больше не нужно. Все просто великолепно. — Ей самой показалась несколько натужной и ненатуральной собственная экспрессия.

— Я тут подумал, — пробормотал Мервин, вперив взгляд в портрет Хилари, — вам не помешает побольше места… у скамейки. Вот что… мадам.

— Да, пожалуй, было тесновато. В самом деле. Благодарю вас.

— Кажется, вы тут едва помещались. Вроде как.

— Зато теперь все хорошо.

На этом Мервин замолчал, но почему-то остался торчать в комнате, неотрывно глядя на картину. Трой, никогда не любившая ни с кем обсуждать еще не оконченные работы, развернулась к нему спиной и принялась готовить палитру. Когда же случайно обернулась, то чуть не вскрикнула, увидев, что лакей приблизился к ней вплотную. Оказалось, он просто ожидал момента, чтобы подать ей рабочую блузу, которую держал наготове бережно и ловко, словно и впрямь вышколенный слуга — дорогую шубу. Художница ни на миг не ощутила прикосновения его пальцев, когда он помогал ей облачаться.

— Еще раз большое спасибо, — снова повторила Трой в надежде, что хотя бы теперь голос ее прозвучит достаточно решительно и в то же время не слишком грубо, чтобы он наконец удалился.

— Вам спасибо, мадам, — ответствовал Мервин, и, как всегда при подобном чуднóм обмене репликами, ей едва удалось удержать вопрос, готовый слететь с губ: «Мне-то за что?»

(За то, что обращаюсь с ним как с респектабельным служащим усадьбы, зная, что на самом деле передо мной — автор и режиссер непредумышленного убийства, совершенного при помощи самодельной «детской» ловушки? — мелькнуло в голове у Трой.)

Лакей бесшумно удалился, осторожно прикрыв за собой дверь.

Вскоре пришел Хилари, и в течение часа Трой снова писала его портрет. Потом нужный свет начал уходить, и, когда хозяин поместья вскользь заметил, что ждет важного междугородного звонка из Лондона, она воспользовалась случаем и «отпросилась» погулять. У нее возникло стойкое ощущение: на данный момент с них обоих довольно друг друга.

Неровная ухабистая дорожка пересекала пустошь, которую Хилари наверняка собирался со временем привести в соответствие со своим представлением о парке для приятных прогулок. Шла эта тропинка от развалин оранжереи прямо через распаханное поле — то самое, которое так хорошо видно из окна ее спальни.

Вот и пугало — набитый соломой допотопный «скоморох». Стоит нетвердо, покосившись в ямке, разрыхленной его же собственным шатанием, нелепо накренился вбок под северным ветром. Облачен в лохмотья, бывшие некогда фраком эдвардианской эпохи [69] Период правления короля Эдуарда VII (1901–1910). и парой черных брюк. Котелок напялен на тугой мешок, призванный изображать голову. Фигуре придана классическая крестообразная поза. К концам поперечной перекладины привязаны какие-то клоунские перчатки, они жалобно колышутся взад-вперед и в такт колыханиям совсем уж диких «останков» чего-то, в чем при известной фантазии можно опознать разорванное в клочья манто. Трой почему-то не сомневалась, что к данному произведению садового искусства приложил руку сам Хилари.

Он уже давно успел рассказать ей, до каких глубин, до каких пределов (и с какими невероятными затратами времени и денег) готов дойти ради точной, достоверной, скрупулезной реставрации «Алебард». По всей стране велась охота за подлинными старинными холстами, которые потом выкупались за любую цену. Стены заново обивались шелком. Панельная обшивка очищалась, чтобы вновь торжественно предстать в своем подлинном великолепии. Потолки восстанавливались методом трудоемкой переборки. Еще хозяин откопал — вероятно, где-то в частных коллекциях побуревших от времени акварелей — викторианских времен зарисовку именно этого конкретного луга под крутым боком холма. И там, на среднем плане, изображено не что иное, как «оживленно жестикулирующее» пугало!