Луи Байяр - Всевидящее око

По встал.

– Извольте объясниться, Лэндор, – сказал он, тщательно выговаривая каждое слово. – Иначе я буду вынужден потребовать сатисфакции.

– Мне незачем объясняться. Потрудитесь взглянуть вот на это.

Выдвинув ящик стола, я достал стопку желтых листов, присланных Генри. Я бросил их на кровать. Покосившись на листы, По настороженно спросил, что это за бумаги.

– Я попросил одного своего друга заглянуть в историю вашей жизни.

– Зачем?

– Полицейская привычка, – равнодушным тоном ответил я. – Если я беру кого-то себе в помощники, мне нужно знать, что он за человек. Особенно если этот человек запросто рассказывает о совершенных им убийствах… У моего друга было мало времени, и он собрал далеко не все, что мог бы. Но думаю, достаточно и этого. На меня его отчет произвел не меньшее впечатление, чем ваши.

– Смотрите, Лэндор, вы заговорили почти шекспировским языком. Только у Шекспира было чуть-чуть не так: «Но думаю, и этого нам хватит».

– Странно, По. Вы болтаете о Шекспире, когда перед вами лежит история вашей собственной жизни. Неужели вам не любопытно развязать бечевку и заглянуть в эти листы? Если бы кто-нибудь собрал столько фактов о моей жизни, я бы не мешкая погрузился в чтение.

По равнодушно пожал плечами.

– Уверен, вам прислали обыкновенный набор вранья и сплетен.

– Совершенно верно. Это слово сразу пришло мне на ум, едва я начал читать. Только вранье заключено не здесь, не на этих страницах. Набором вранья было то, что вы мне рассказывали. Я несколько раз перечитал каждую страницу, все время задавая себе вопрос: было ли хоть одно событие в вашей жизни, о котором вы мне рассказали без лжи и прикрас?

Я взял связку листов и стал развязывать бечевку.

– Даже не знаю, с чего начать.

– Тогда и не начинайте, – отрешенно сказал По.

– Нет, обязательно начну. Начну с малого. Вы покинули Вирджинский университет вовсе не из-за скаредности мистера Аллана, а потому что, как пишет Генри… «вверг себя в разорительные карточные долги, из которых не имел возможности выпутаться». Может, этот факт всколыхнет вашу память?

Ответа не последовало.

– Теперь я понимаю, почему вы любите рассказывать другим о трех годах, проведенных в университете, хотя на самом деле едва продержались там восемь месяцев. Но это не единственное преувеличение. Возьмем более раннее событие – ваши необыкновенные заплывы в Джеймс-ривер. Сколько вы проплывали? Семь с половиной миль? На самом деле расстояние было раза в полтора меньше.

По сел в качалку, но не развалился в ней, как раньше, а тоже примостился на краешек.

– Это еще пустяки в сравнении с тем, что ждет нас дальше, – продолжал я. Мой палец камнем упал на очередную страницу. – Взять хотя бы ваши европейские странствия… Наверное, мне не хватает понимания. Честное слово, По, я не возьму в толк, зачем вы придумывали эти путешествия? Вы ведь почти всю жизнь провели в Америке: жили в доме мистера Аллана, потом университет, потом служба в армии. И никаких, так сказать, самовольных отлучек в Старый Свет. Как принято говорить в нелюбимой вами математике: «Что из этого следует?» А из этого следует цепь абсолютно лживых историй. Ваше участие в войне за свободу Греции – ложь. Путешествие в Россию и ваши приключения в Санкт-Петербурге – тоже ложь. Никакой американский консул не вмешивался и не вызволял вас из беды. Зачем, если, кроме Англии, вы нигде не были? А там, насколько мы знаем, вам ничто не угрожало… Что у нас еще осталось? Плавания по морям. Думаю, темы для своих россказней вы почерпнули у старшего брата, которого зовут Генри. Генри Леонард. Или, может, вы называли его Анри?

Так я и думал! Палец По застыл между носом и верхней губой – там, где недавно красовались приклеенные усы.

– Нынче ваш братец Генри плавает совсем в других морях, – сказал я. – Точнее в лужах скверного пива и сточных канавах. И если жизнь его оборвется раньше срока, то уж явно не от кораблекрушения. Представляю, какой это позор для столь уважаемой семьи, имеющей давнюю и славную родословную. Как выродились потомки предводителей франкских племен! Как они позорят своих знаменитых предков! А там были и шевалье Ле-По, и парочка британских адмиралов…

Я улыбнулся. – А ирландских забулдыг причислить к своим родственникам не желаете? В Нью-Йорке я перевидал достаточно этой публики. В основном в лежачем состоянии. И почему-то они всегда падали на спину и не могли встать. Впрочем, вы это и по своему Генри знаете.

Даже при скудном освещении я заметил раскрасневшиеся щеки По. А может, просто ощутил их жар.

– Но вот что удивительно. В вашем роду был человек, которым можно гордиться, однако о нем вы почему-то молчали. Ваш дед. Настоящий генерал-квартирмейстер. Храбрый, решительный. О нем до сих пор помнят… Пожалуйста: «…с теплотой вспоминают о его доблестных усилиях по обмундированию революционных войск и снабжению их всем необходимым». Надо полагать, ваш дед был близким другом Лафайета. Странно, что вы не хвастались столь выдающимся предком… Впрочем… – Я пробежал глазами страницу. – Кажется, я понимаю, почему вы о нем умалчивали. После войны жизнь генерала По была вовсе не героической. Пытался заниматься коммерцией. Держал магазин галантерейных товаров, но все его начинания приносили лишь убытки. И потому… «В пятом году был объявлен неплатежеспособным. Умер в шестнадцатом, не имея за душой ни гроша»… Печальный конец – умереть полным банкротом. Разумеется, По, вам было стыдно за такого деда. Как же, герой должен всегда оставаться героем. И вы сделали своим дедом… Бенедикта Арнольда, в чем и пытались уверить однокашников.

– Это была просто игра, – качая головой, сказал По. – Небольшое развлечение и только.

– И небольшое сокрытие правды. Правды о Дэвиде По и о балтиморской ветви. Но у тех ваших родичей, как я узнал, в карманах редко водилось более двух центов.

Его голова опускалась все ниже и ниже.

– Вот мы и добрались до главной вашей лжи, – возвысив голос, сказал я. – До ваших родителей.

Этот кусок жизненной истории По я перечитывал столько раз, что выучил наизусть.

– Начнем с того, что они не погибли в огне пожара, охватившего ричмондский театр в тысяча восемьсот одиннадцатом году. Театр действительно сгорел, но ваша мать умерла двумя неделями раньше. Причина смерти – инфекционная лихорадка, хотя точных сведений найти не удалось.

Я наступал на него, размахивая пачкой листов, будто саблей.

– А вашего отца в момент пожара не было не только на сцене, но и в Ричмонде. Этот грубый, развязный человек бросил вашу мать за два года до ее смерти. Бросил с двумя маленькими детьми на руках. В труппе о нем не сожалели. Актером он был прескверным, но страшно завидовал славе жены. С тех пор его никто не видел. Известно только, что он спился и умер. Кажется, в вашей семье это было наследственной особенностью организма. Припоминаю: вы мне говорили, что эту особенность подтвердили несколько медицинских светил. Не будем оспаривать их диагноз.