Александр Грин - Синее привидение [Преступления Серебряного века. Том I]

Я удвоил внимание.

— И я убил ее на другой день после родов. Бледная и изможденная, лежала она, когда я вошел к ней в комнату. И когда она увидела меня, увидела мой взгляд, она поняла все. Поняла… и страшный вопль огласил нашу маленькую спальню. Такой вопль, который стоит у меня в ушах все время, который я не мог забыть на каторге, который я слышу теперь…

Он схватил себя за голову и некоторое время молчал. Молчал и я, не желая тревожить беднягу.

— И я убил ее. О, как я был жесток! Я изуродовал это красивое тело, чтобы больше никто не увидел этой, хотя бы мертвой, красоты… никто… Я успел еще отдать дочь на воспитание женщине, которая уехала в Петербург. Я хотел, чтобы ничто не связывало меня с городом, в котором я перенес столько ужасного. Потом я заявил — и только неделю тому назад вернулся из Сибири, где был на каторжных работах долгие десять лет…

Он помолчал.

Приехал и убедился, что моим страданиям нет конца. Я разыскал дочь. Она служит в кондитерской продавщицей.

И я увидел «ее», увидел свою Ольгу, которую убил тогда в порыве гнева и отчаяния. Тот же овал лица, те же руки, тонкие и изящные! Манеры, рост — словом, все-все было в ней то же, что у матери…

Он застонал.

— О-о, ведь, я же убил ее. Убил… Ольгу… А когда третьего дня она пришла ко мне, я опять ее убил, и вот вчера…

Он заволновался и перестал говорить.

Я понял все. Очевидно, образ жены, воскрешенный похожей на нее дочерью, породил галлюцинацию вторичного убийства. Я решил им заняться, а пока просил его не волноваться и принимать то, что я ему пропишу. Он молча согласился, и я стал выписывать рецепт.

В приемной что-то стукнуло. Я удивленно поднял брови. Мой пациент поднялся.

— Простите, доктор, — сказал он расслабленным голосом, — я так вас утомил.

— Полноте, полноте, — ласково похлопал я его по плечу. — Скоро мы будем молодцами, опять сбреем бороду и помолодеем.

Он уныло улыбнулся. Я проводил его до передней и прошел через кабинет в приемную. Там никого не было.

Но то, что я увидел, заставило похолодеть мое сердце.

Я страстный любитель старинных миниатюр. В моей коллекции есть много экземпляров, которые вызывают зависть не у одного антиквария. Но я человек обеспеченный — и отклонял всякие предложения продать некоторые из них, хотя бы за очень круглую сумму.

Все миниатюры стояли у меня в стеклянном шкафу в гостиной. И вот теперь я увидел, что стекло ловко вырезано, а лучшие мои экземпляры исчезли. В безумном отчаянии бросился я к звонку, кричал и чуть не плакал от обиды.

— Андрей, кто тут был?

Бледный и взволнованный лакей сообщил мне, что вместе, по крайней мере — одновременно, с тем стариком, который был у меня в кабинете, приходил еще какой-то господин; что он ждал до последнего времени и исчез как-то таинственно, то есть потихоньку ушел… Ушел и унес мои миниатюры.

Я разослал погоню по всем направлениям, но безуспешно…

Я прошел в кабинет и сел за стол. В кабинете было накурено и против меня как будто все еще звучала плавная, размеренная речь моего пациента.

Одна мысль вдруг поразила меня: не сообщник ли вора сидел здесь и разводил мне рацеи из собственной жизни?

Я был задет за живое. Как я, психиатр, не смог отличить действительно больного человека от ловко играющего свою роль жулика?! Нет, быть не может… Хотя…

Я встал и прошелся по кабинету.

С одной стороны, каким же ловким, умным и талантливым нужно быть, чтобы рассказать — и «так» рассказать — мне все это.

С другой — как мог рисковать вор тем, что я могу отпустить пациента и пригласить его? Да и этот сигнальный стук, после которого заторопился старик…

Не знаю, не знаю, не знаю…

Полный горя от потери дорогих мне вещей, с тяжелым сомнением на душе, сидел я на оттоманке.

Нет, должно быть, мне этого не решить!..

Этот вопрос разрешил мне — и притом чрезвычайно просто — мой приятель-адвокат, который зашел навестить меня как раз в эту минуту. С мельчайшими подробностями передал я ему и весь рассказ старика, и все, что произошло.

— Позволь, — возразил мой друг, — ты точно помнишь, что он говорил про убийство, совершенное именно 10 лет тому назад?

— Точно.

— И то, что дочь была не только похожа на мать, но и одинакового с ней роста? И то, что она служит в кондитерской?

— Да, да…

— Но, в таком случае, как же могла десятилетняя девочка быть одного роста с матерью? Как могла она походить на нее, как две капли воды? Как могла служить продавщицей? Очевидно, твой пациент врет!

Я бросился в полицию. Дрожащими руками раскрыл альбом и на третьей же странице увидел моего пациента. Он оказался весьма и весьма знакомым полиции. И что был на каторге — не врал.

Если вы думаете, что сумасшедшие не отдают себе отчета в своих поступках, то очень ошибаетесь. Я, например, сумасшедший и великолепно знаю, что я — сумасшедший. У меня бывают моменты, когда возвращается прежнее состояние духа, когда я могу спокойно говорить с людьми обо всем, что их интересует, и говорю об этом так, что непосвященный никогда не заподозрил бы во мне сумасшедшего.

Я вполне сознательно, во всеоружии критической мысли встречаю переход этого «нормального» состояния в мое обычное — состояние помешательства.

Прежде всего, я начинаю чувствовать в себе присутствие чьей-то посторонней воли, которая бродит во мне, как молодое вино, щекочет мои нервы, побуждая их на неожиданные эксцессы. Первое время это даже доставляет удовольствие. Хочется кричать, танцевать, строить потешные рожи… Затем начинаются муки. О, этот огонь неудовлетворенного чувства! С пеной у рта, бешено вращая глазами, я стучу кулаками в стену, я кричу до хрипоты, чтобы слышал весь мир, но стены не пропускают звуков.

Бешенство мое растет. Все силы ада кричат в моей душе. Каждый атом моего тела трепещет и сгорает от неизбывной муки… И тогда ко мне приходит она.

Когда я решил убить ее, мне пришла в голову мысль симулировать сумасшествие. На помощь явилась наследственность. Я вспомнил, что мать моя — истеричка, а отец — алкоголик, что один из моих кузенов идиот, а другой окончил жизнь самоубийством. «Великолепно, — сказал я. — Все складывается весьма благоприятно для моей цели. Я — сумасшедший. — Я невменяем. Меня не приговорят, как обыкновенного убийцу».

И я стал притворяться. Притворяться! Я не знал, что носил в себе зародыш настоящего безумия.

Однажды за обедом, на котором присутствовало много гостей, я сказал моей жене, что она похожа на мокрицу. Перед этим я говорил с одним солидным упитанным господином о внешней политике. Я видел, что все переглянулись. «Ага, — обрадовался я, — клюнуло! Скоро я буду иметь возможность задушить вот этими руками существо, которое называется моей женой и которое всегда напоминало мне кошку». Вы знаете, что кошку приятно мучить? Приятно душить эту гибкую отвратительную гадину, чувствовать, что тело ее извивается в ваших руках, тщетно стараясь избежать смерти.