Александр Грин - Синее привидение [Преступления Серебряного века. Том I]

— Вполне удовлетворительно, — говорил Кандауров. — Будьте добры получить мой паспорт. Мистер Вильям пользуется особой привилегией проживать без документов во всех городах Старого и Нового Света. Впрочем, на всякий случай я могу вам предъявить расписку его прежнего патрона в получении от меня за него десяти тысяч долларов чистыми деньгами. Мистер Вильям! — с особой интонацией и уже по-английски докончил он. — Угодно вам познакомиться с господином управляющим отеля?

— Э, — неопределенно произнес маленький человек, не выпуская трубки изо рта.

— Познакомьтесь, прошу вас! — властно проговорил Кандауров.

Мистер Вильям нехотя улыбнулся, придержал одной рукой трубку и быстро протянул другую руку управляющему.

Тот все еще недоумевал.

— Да, да, — сказал Кандауров, — неужели вы не видите? Конечно, обезьяна. Американский шимпанзе семи лет. Для вашего окончательного успокоения я попрошу вас заглянуть к нам вечером, когда мы будем ложиться спать. Будем завтракать, милый Вильям? — опять, с особой интонацией, спросил он на английском языке.

— О, yes! — радостно и певуче отозвалась обезьяна, быстро пряча потухшую трубку в карман и улыбаясь до ушей огромным ртом, полным желтых зубов.

Подали ветчину, ростбиф, осетрину по-русски, сыр честер, водку и джин. Мистер Вильям, нетерпеливо ходивший по комнатам и машинально изучавший их убранство, тотчас же сел за стол и быстро засунул салфетку за воротничок.

— Я вижу, вы очень проголодались, милый Вильям, — сказал Кандауров, садясь напротив, — возьмите ветчину. Но прежде всего, по рюмочке, конечно. — Он налил рюмку водки себе, рюмку джина секретарю. — С приездом, дорогой друг!

Мистер Вильям запрокинул голову, охотно проглотил джин и, наложив себе полную тарелку ростбифа и ветчины, стал резать их вперемешку кусками и отправлять в рот.

— Вы больше не нужны, — сказал Кандауров лакею, медлившему уходить.

— Виноват, — ответил лакей и ушел.

Движения рук обезьяны, рук в великолепных манжетах с золотыми запонками, были вполне размеренны, точны и только немного поспешны. Челюсти смыкались без чавканья, пища проглатывалась аккуратно, и в маленьких, близко поставленных глазках горел какой-то сдержанный, культурный, почти человеческий огонек.

— Еще по рюмочке, Вильям, — сказал Кандауров, — слышите, Вильям!

По второму окрику обезьяна положила ножик и вилку и налила водки хозяину и джина себе. Потом ели сыр и пили кофе, принесенный лакеем в машинке с краном и со свистком, причем кофе разливал сам мистер Вильям.

— Какая же это, к лешему, обезьяна, — говорил в коридоре лакей. — У него только обличье обезьянье, да и то — голова напомажена, с пробором, духами разит, как от настоящего господина, и водку хлещет, что твой гусар. Опять же у обезьяны хвост.

— У шимпанзе нет хвоста, — возразил другой лакей. — Я видел совсем такую же в цирке.

— Я тоже видел, так ту хозяин водил за шиворот да подстегивал плеткой, а эта все сама.

После кофе Кандауров зажег электричество в уборной и отомкнул чемоданы. И человек, и обезьяна умылись, сняв пиджаки и отстегнув воротнички и манжеты.

— Вам для первого визита, — говорил Кандауров, — надо надеть сюртук. Слышите, Вильям? Я, как свой человек, могу явиться и запросто. Достаньте себе сюртук.

Мистер Вильям порылся в своем чемодане и вытащил сюртучный костюм. Переоделся он с изящной и ловкой быстротой, и только галстук был ему повязан Кандауровым. Но булавку с двумя бриллиантиками он воткнул собственноручно.

— Теперь сначала по телефону, — говорил Кандауров, — потом побриться, и можно ехать. Барышня! Пожалуйста, — он назвал номер, — благодарю вас. Квартира генерала Кандаурова? Боже мой! Калерия! Опять я слышу твой голос… Да я же, я… Так надо было… Полгода — это еще не целая вечность. Ну, что дядя? Здоров?.. Дома? Калерия, слышишь, скоро мы будем счастливы!.. Знаю? Не знаю, а предчувствую, верю… Через полчаса мы у вас — я и мой секретарь мистер Вильям. Да, англичанин, вернее, американец. До свиданья.

Человек и обезьяна побрились в парикмахерской отеля.

На зрелище это собралось публики со всех этажей человек пятьдесят. Мистер Вильям, закутанный в простыню, время от времени скашивал глаза на Кандаурова и, видя на его щеках такую же мыльную пену, как и у себя под нижней губой, старательно задирал кверху лицо. Звяканье ножниц, подравнивавших ему бороду и бачки, доставило ему большое удовольствие, а причесывание смоченной вежеталем головы вызвало даже нечто среднее между урчаньем и бормотаньем.

— Вильям! — прикрикнул на него Кандауров.

Потом поехали к дяде Кандаурова, генералу от инфантерии, почетному опекуну.

Был февральский солнечный день. Автомобиль в пять минут домчал двух прекрасно одетых джентльменов через весь Невский проспект на Пушкинскую, где жил генерал. Горничная, снимавшая с Кандаурова и мистера Вильяма пальто, уже давно привыкла к посещениям старых, сгорбленных, обросших баками и бородами господ. Поэтому она нисколько не смутилась при виде обезьяны и даже с особым почтением сказала ей: «Пожалуйте в зал». Высокий тучный дядюшка, в генеральской тужурке, с орденом Владимира на шее и академическим значком, уже шел навстречу к племяннику с широко раскрытыми объятиями. Обнялись и поцеловались. Мистер Вильям хотел последовать примеру своего хозяина, но тот отстранил его от генерала рукой и сказал на английском языке:

— Руку! Только руку, Вильям!

— В чем дело? — спросил генерал.

— У моего секретаря, — отвечал Кандауров, — слишком восторженная душа. Хочет с вами, дядюшка, облобызаться.

— Отчего же, — сказал генерал, — я англичан люблю. Я только немцев не люблю.

— А он, дядюшка, не только англичанин, но к тому же и обезьяна.

— Как обезьяна? А ведь правда!.. Вот разодолжил. Смотрите, пожалуйста: лакированные штиблеты, галстук… И какое сходство с человеком. Так научи же, как мне себя держать с эдаким франтом?

— Да совсем как с настоящими гостями, дядюшка.

— Вот забавно! Мистер Вильям?.. Садитесь, пожалуйста, мистер Вильям!.. Калерия, Калерия! — крикнул генерал. — Да выходи же!

Стройная шатенка с темно-бронзовыми волосами появилась на пороге и, поглядев издали на Кандаурова блестящим расширенным взором, отступила назад.

— Василий Лукич, — позвала она, — на минуточку.

Кандауров быстрыми шагами прошел в гостиную, и тотчас же тонкие руки женщины обвились вокруг его шеи, и горячие губы прильнули к его губам.

— Милый, милый, милый! — шептала она скороговоркой между поцелуями. — Я не хотела встретиться с тобой официально, я истомилась. Я к тебе приду завтра в восемь часов. Хорошо?