Яков Лович - Дама со стилетом [Роман]

— Нет… — растерянно пробормотал Горин.

— Тогда как вы объясните вот эту надпись?

Субинспектор протянул Горину чуть пахнувший духами кружевной комочек.

На одной его стороне мелким бисерным, явно женским почерком было написано карандашом:

«Клянусь любить только Андрюшу Горина».

— Что вы скажете об этой надписи? — повторил субинспектор, не спуская глаз с Горина.

Молодой человек вскочил со стула, взволнованный, ошеломленный загадочной фразой на платке.

Вихрь мыслей бурлил в его голове. Чей это платок? Кто писал эту фразу? При чем тут он, Горин? Какая женщина замешана в этой таинственной истории?

Все было непонятно, фантастично, дико.

— Я ничего не понимаю, — пробормотал Горин. — Я не могу себе объяснить происхождения этой надписи… Я не знаю никого, кто бы мог сделать эту надпись… Я отказываюсь что-либо понимать. Я не помню даже, чтобы у нас с Ляминым были общие знакомые женщины. Все это чрезвычайно загадочно.

— Но вы не можете отрицать, — сказал субинспектор, — что это, действительно, странно. В 5 часов вечера вы идете со своим другом по улице, разговариваете с ним, знаете, куда он идет, а через два часа вашего друга находят убитым. Если его убила женщина, то вы должны ее знать, потому что она знает вас…

— Но клянусь вам… — с отчаянием воскликнул Горин, чувствуя, что почва уходит из под его ног.

— Подождите! — повелительно поднял руку субинспектор. — Она вам знакома — иначе нечем объяснить, что на ее носовом платке написаны ваши имя и фамилия. Откуда же она знает вашу фамилию? И, самое важное, эта женщина клянется любить только вас. Такие надписи не делаются шутя. Очевидно, здесь что-то не то. Очевидно, происходило объяснение, объяснение серьезное, если оно закончилось убийством одного из собеседников. Говорили о вас, потому что надпись была сделана во время этого объяснения. Это точно установлено, потому что недалеко от трупа лежал карандаш, которым была сделана надпись на платке, и пустая коробочка из под сигарет, которую подкладывали под платок, когда на нем писали. На коробочке даже сохранились оттиски и углубления от нажима карандашом. Простое накладывание платка на коробочку установило полное совпадение надписи с углублениями на коробочке.

Субинспектор снова побарабанил пальцами по столу.

— Да… — продолжал он. — Восстанавливая всю сцену убийства по данным, которые у нас имеются, мы можем предположить, что случилось следующее. В парке, на уединенной аллее, происходит бурное объяснение между господином и дамой. Упоминается имя друга этого господина. Мало того, ради какой-то непонятной нам пока цели, дама пишет на носовом платке, что клянется любить только этого друга. Разговор принимает резкий характер и…

Субинспектор, довольный гладким развитием своих предположений, театрально развел руками.

— Идем дальше. Убийство произошло в общественном парке. Там было немало народа — следовательно, какие-то исключительно важные причины толкнули преступника или, вернее, преступницу на этот отчаянный шаг. Может быть, она не соображала, что делала? Какое-то большое потрясение… событие вывело ее из душевного равновесия. И все это случилось во время разговора о вас. Однако, если вам верить, вы не знаете этой женщины. А, между тем, сопоставив все данные, выходит, что она играла большую роль в вашей жизни и в жизни Лямина. Так, по крайней мере, говорят те сведения, которые имеются у нас…

Субинспектор произнес последнюю фразу, чеканя каждое слово.

Горин сидел, опустив голову, разбитый, уничтоженный, растерянный. Цепь лихорадочных мыслей бурлила в его голове.

Он чувствовал, что впутывается в какую-то таинственную и очень неприятную историю. Он вздохнул, поднял голову и нерешительно произнес:

— Вы… вы считаете, что я принимал участие в убийстве?

— Я этого пока не говорил, — живо ответил субинспектор. — Но согласитесь сами, что многие данные свидетельствуют против вас. Вы близкий друг Лямина, знаете его жизнь, часто бывали у него, у вас общие интересы. За два часа до убийства вы виделись с ним. Убийца говорил, или говорила с ним о вас, может быть, вы причина убийств. Долг повелевает мне задержать вас.

— Что! Но ведь я могу доказать вам, где я был в 6 часов, в 7 часов… в 8 часов! Я был далеко от Джессфильд-парка, когда было совершено преступление! — взволнованно проговорил Горин.

— Где же вы были?

— Сразу, как только я расстался с Гориным, я поехал к себе домой. Потом — с 6 до 8 я был на Хонан-род. Вы представляете себе это расстояние — от Хонан-род до Джессфильд-парка? Это около 6 километров. Как же я мог…

— Ну, хорошо. Но кто же может подтвердить, что вы действительно были на Хонан-род именно в это время? У кого вы там были?

— Я был у нашего общего с Ляминым друга — у Симона Кросса.

— Симон Кросс? Кто он — англичанин?

— Нет… финн. Хонан-род… Номер… номер? Сейчас скажу точно. Вот его карточка.

Субинспектор взял карточку и прочел:

Симон Кросс

Преподаватель

математики

Дальше стоял адрес.

— Хорошо, — вздохнул субинспектор. — Я его вызову. А пока… А пока… вы арестованы по обвинению в причастности к убийству Виктора Николаевича Лямина!

Горина поместили в отдельную камеру. Молодой человек был так потрясен всем происшедшим, что, не снимая шляпы, бросился на койку, зажал голову обеими руками и отдался во власть беспорядочного потока мыслей.

«Кто убил Лямина? Почему мое имя очутилось на дамском платке? Случайно ли это было, или имело отношение к убийству? Замешана ли тут женщина? Кто она?»

Он перебрал в своей памяти знакомых женщин — и не мог установить ни малейшего намека на какое-либо отношение к Лямину. Они или не были знакомы с Ляминым, или были ему безразличны, как случайные знакомые, с которыми он не сказал и четырех слов.

Горин начал припоминать женщин, которых встречал с Ляминым, и припомнил двух, которые, как он точно знал, были близки с Ляминым.

Но одна из них еще год тому назад уехала из Шанхая, а вторую Горин потерял из вида. Вообще, Лямин все свои романы обставлял такой таинственностью, что Горин о них почти ничего не знал, да и мало интересовался ими. Изредка Лямин с легкой усмешкой рассказывал о том или другом любовном приключении, придавая ему стиль Казановы или «Декамерона», но почти никогда не упоминал имен.

Чем больше Горин думал об убийстве, тем меньше представлял себе, как можно решить эту загадку.