Буало-Нарсежак - Операция Примула. Полное собрание сочинений. Том 7 [Операция Примула, Брат Иуда, В тисках, Проказа]

— Послушайте, Плео… Я хотел сказать, Моруччи… Надеюсь, вы не меняли больше имени?.. Хорошо… Сейчас я очень занят, а нам надо обстоятельно поговорить. Я зайду к вам сегодня же… скажем, часов в пять.

Мне не терпелось выпроводить его, чтобы спокойно обдумать создавшееся положение. Мне надо было побыть одному, выкурить сигарету, выпить стакан воды, вообще вспомнить привычные повседневные жесты, которые успокаивают и могут рассеять призрачное наваждение. Я чуть ли не вытолкал его вон из кабинета.

— Я рассчитывал на лучший прием, — запротестовал он. — Можно подумать, что вы меня боитесь!

— Да нет же. Но вам следовало предупредить меня… Сегодня мы непременно увидимся.

Я закрыл за ним дверь и прислонился к стене. Итак, Плео явился-таки! Но, по счастью, наполовину разрушенный. К тому же он полностью зависел от меня, и если пришел ко мне, то для того, чтобы выпросить немного денег. А если собирается шантажировать меня?.. Эта мысль повергла меня в смятение. Обескураженный, я упал в кресло. Мне заранее было ясно, что я бессилен против него, ибо не раз уже бессонными ночами я обдумывал его возможное возвращение, перебирая средства, способные нейтрализовать его. Таких, по сути, не было. На вторую половину дня у меня было назначено две встречи, одна с Пелисье на набережной д’Орсэ и другая — с Дьелефи, специальным корреспондентом «Франс суар» в Алжире, где обстановка осложнялась с каждым днем; однако вести беседу я был не в состоянии, поэтому я позвонил им обоим и попросил извинить меня. Затем позвонил в Клермон-Ферран Арманде и сказал, что меня, наверное, не будет дома, когда она вернется. Она сразу же почувствовала, что мне не по себе.

— Ты заболел?

— Нет. Небольшая мигрень.

— Не забудь про коктейль у Бюссьеров в восемь часов.

— Я приду.

— С Кристофом ничего не случилось?

— Да нет, успокойся. Все в порядке. Просто я должен встретиться с одним из своих коллег, поэтому немного задержусь. Вот и все.

Я повесил трубку. Отныне в ее присутствии мне следовало особенно следить за собой. Я оказался между двух огней — между Плео и Армандой, что меня ждет? Я предпочитал не думать об этом. Съев бутерброд в каком-то баре, я бродил из кафе в кафе, дожидаясь пяти часов. Я мог располагать некоторой суммой денег, не вызывая подозрений Арманды. Если Плео будет не слишком привередлив, этой суммы окажется достаточно. Главное — как можно скорее отправить его за границу. В пять часов я вошел в дом, где он поселился. Привратница показала мне его комнату. Я сразу понял, что люди моего уровня не частые гости в этом доме. Орденские ленты в моей петлице тут же привлекли всеобщее внимание. Что делать! Я постучал в дверь Плео.

Комната, где он меня принимал, напомнила мне студенческие годы. Железная кровать, чемодан у окна, выцветшие обои, старенький шкаф, под одну из ножек которого была подложена картонка, зеленая скатерть с бахромой, прикрывавшая ободранный стол, — все говорило о скудости и одиночестве. Занавеска скрывала, очевидно, нечто вроде кухни, так как в комнате стоял запах жареного. Плео предложил мне единственное кресло, а сам сел на кровать.

— Тут не блестяще, — сказал он, окидывая взглядом комнату; затем, взявшись за отвороты пиджака, потерявшего от долгой носки всякую форму, продолжал: — Вы спрашиваете, почему я вернулся. О! Это целая история. У меня были взлеты и падения. Под конец — одни падения. Я распростился с медициной… за отсутствием клиентуры. Пришлось податься в импорт-экспорт, так и там мой компаньон обвел меня вокруг пальца. Если бы я вовремя не спохватился, мне бы вообще головы не сносить. В этой стране середины нет: ты либо богач, либо бедняк.

Я заметил, как у него дрожат руки. Они выдавали то, что ему хотелось бы скрыть: он был алкоголиком, причем отъявленным.

— Когда я понял, что мне уже не подняться, — продолжал он, — я испугался. Из французских газет, которые мне иногда доводилось читать, я узнал, что в прошлом году вас снова избрали, что вы муниципальный советник. Это-то и побудило меня вернуться. Я стал экономить и с трудом набрал нужную сумму, чтобы оплатить проезд, и вот я вернулся на родину — вы не можете себе представить, как я рад. Вы мне поможете, правда? Я полагаю, все эти истории с чисткой закончились, ведь прошло тринадцать лет. Если я назову себя, если даже пойду на то, чтобы меня судили, могу я надеяться на вашу помощь? И что мне грозит в таком случае?

— Тюрьма — это несомненно, а кроме того, поражение в правах, что лишит вас возможности работать во многих областях, в том числе и в медицине.

Он тихонько засмеялся, пожав плечами.

— Вы хотите запугать меня, мсье Прадье. Но посудите сами — такой старикашка, как я… Какой от меня вред? Мне пятьдесят три года, а годы изгнания, как известно, следует считать вдвойне. Я ничего не требую, хочу только спокойно жить в каком-нибудь захудалом краю.

— Вас считают мертвецом.

— Я так и предполагал.

— Да, но вы не знаете, что это я вас убил.

И я рассказал ему о моем аресте, объяснил, каким образом обстоятельства обернулись против меня, как затем все поверили в то, что я убил отъявленного коллаборациониста. Слушая мой рассказ, Плео, казалось, съеживался, усыхал на глазах. Он обладал достаточной сообразительностью, чтобы сразу же понять всю важность моих откровений.

— Я этого не знал, — прошептал он. — Я всегда делаю одни глупости. В общем, если я признаюсь в том, что я Плео, то вы пропали. Все подумают, что мы с вами заодно.

— Вот именно.

— Мой бедный друг. Я очень сожалею. Но что же будет со мной?

Он стиснул руки. Искренность его не вызывала сомнений.

— Ах! Вам в самом деле следовало убить меня!

Вздыхая, он смотрел на меня с растерянным видом.

— Придется искать работу… любую, конечно. Мне не привыкать.

Воцарилось молчание. Оно длилось долго. Я не стал говорить ему об Арманде — не хотелось подвергать его еще и этому испытанию. Мне было жаль его, себя, всех нас. Я не видел никакого исхода.

— Хотите выпить? — спросил он наконец.

— Нет, спасибо.

Он вытащил из шкафа бутылку и наполовину наполнил картонный стакан.

— Можете рассчитывать на меня, мсье Прадье, — сказал он. — Молчать-то я еще умею. Клянусь, вам нечего меня опасаться.

Я просидел у него больше часа. Я мог бы уйти раньше, но все еще не в силах был поверить, что он здесь, передо мной, и что я переживаю событие первостепенной важности. Он стал рассказывать о своих злоключениях в Рио, но я едва слушал его, хотя не сводил с него глаз. Он, словно яд, проникал в мою кровь. Потом я постепенно успокоился. Он был тут. Ладно! Может, это и к лучшему.

Лучше уж конкретная опасность, чем неясные, мучительные страхи, которые терзали меня с давних пор. Да и потом, какая опасность? Если он обещает молчать, чего мне бояться? Я узнал его с первого взгляда только лишь потому, что никогда, можно сказать, не расставался с ним. Потому что он постоянно присутствовал в моих мыслях. Ну, а другие?.. Смерть его была настолько бесспорной и в какой-то мере непреложно доказанной, что никто, встретив его на улице, не обернется ему вслед, подумав: «Я уже где-то видел этого человека!» Никто, разве что Арманда. Да и то! Вот почему в моем сознании начал созревать план. Ни в коем случае нельзя было оставлять его на свободе, без присмотра, давать ему волю. Самое лучшее — поместить его в определенное место, где я мог бы постоянно следить за ним, чтобы в нужный момент помешать ему совершить какую-нибудь оплошность. Вот только где найти такое место?