Буало-Нарсежак - Операция Примула. Полное собрание сочинений. Том 7 [Операция Примула, Брат Иуда, В тисках, Проказа]

— Шеф, я волнуюсь за вас.

Жерсен осушил стакан.

— В путь! А ты сиди тихо… Это мое дело. Прошу тебя только позвонить в редакцию. Пусть не волнуются. Вернусь через два дня. Если тебя будут спрашивать, ты ничего не знаешь. Ты меня даже не видел. Просто передаешь поручение.

— Хорошо.

Они вышли, и Жерсен тщательно запер дверь на ключ. Лифт все еще стоял на этаже. Они спустились вниз.

— Подкрепитесь в пути, — посоветовал Блеш. — И не гоните. При таком движении.

Он еще раз пожал Жерсену руку и посмотрел, как тот разворачивается.

— Подождите, шеф… Выгляну на улицу.

Убедившись, что можно выехать беспрепятственно, он поднял руку и крикнул: «Счастливого пути!» «Вольво» повернул на улицу и сразу же скрылся за следовавшим за ним «пежо».

«Как глупо, — подумал Блеш, — честное слово, я взволнован!»

Флоранс заняла свободное место, удобно расположившись в углу у окна, и предалась размышлениям, глядя на проносившиеся мимо залитые солнцем поля. Кондиционер был включен на полную мощность, и временами ей становилось даже холодно. Но она чувствовала себя удивительно свободной. Впереди — часы неизвестности, как фишки перед игроком. Муж в Лондоне. Никто не знает, где она. На целый день она оставалась хозяйкой своей жизни. Полностью. Если захочется, можно вернуться в Париж. Можно остаться в Ницце и начать борьбу, окончательно порвать и начать работать… А почему бы и нет?.. Ей помогут уйти от Жерсена. Сколько друзей говорили ей: «Как вы можете жить с ним?» Возможно, полагали, что она любит деньги и готова вынести любое унижение, лишь бы не потерять свои удобства. Но это не так. Совсем не так. Она всегда довольно наивно рассматривала этот брак как нечто вроде одержанной победы. Девушки вокруг нее были постоянно заняты поисками мужа — ведь у манекенщицы, как у велогонщика, чтобы обеспечить себя, в запасе всего несколько лет. Но в то же время она всегда сожалела… О! Это трудно объяснить!.. Не о безжалостной публике, рассматривавшей ее, когда она представляла какую-то коллекцию, не о фотографах, исполнявших вокруг нее немыслимый танец, не о поездках из одного роскошного зоопарка в другой… не о платьях, не о драгоценностях, которые надевали на нее не глядя… а о том, что было под всем этим, она была узница, неизвестная самой себе, рассматривавшая как бы через слуховое окно, исподтишка, подлинные картинки мира.

«Теперь я принадлежу себе, — подумала она. — Если захочу, зайду в бар или завяжу разговор с кем угодно… могу сойти в Лионе, Авиньоне по своему усмотрению… Если доеду до Ниццы, никто не будет меня принуждать, и если Рене вдруг меня ждет, я не буду от него зависеть. Наконец-то я сделала первый шаг».

Поезд вошел в туннель, закрывший дневной свет. В стекле она увидела свое отражение, и оно ей понравилось. Экспресс начал сбавлять скорость. Проводница на французском и английском языках сообщила, что поезд прибывает в Дижон, а затем из громкоговорителя полилась приятная музыка, как будто шептавшая на ухо, что все в жизни легко, что надо предаться сладострастию мягкого скольжения проносящегося за окном пейзажа.

Дижон исчез за переплетением железнодорожных пейзажей. Она вернулась к своим неспешным мыслям. Прислушалась к себе. Она была одновременно психоаналитиком и пациентом. Разговаривала с собой свободно, с откровенностью, не причинявшей больше боли. Любовь? Это для других. Она ее никогда до конца не понимала. Ей припоминались склоненные над ней лица, которые постепенно, по мере того как наступало удовлетворение, замыкались в бесчеловечном одиночестве. Слепцы! Лунатики! Больше всех мучился, наверное, ее муж. Нет, она не бесчувственна. Ей нравилось ощущать на себе эти руки. Но если бы это оставалось только игрой, а не превращалось в какую-то отчаянную схватку. Возвратившись к жизни, на нее смотрели в растерянности, с затаенной обидой, как будто она виновата в том, что они раскрылись перед ней помимо воли. Без такой любви она вполне обойдется. Она спокойно призналась себе: ей нужен партнер, но не постоянный, не обязательно один и тот же, который бы непременно находился рядом с ней, занимался бы любовью только на словах, водил бы ее в маленькие ресторанчики, брал бы ее руку в свою, танцевал бы с ней, прикрыв глаза, говорил бы ей: «Фло, люблю тебя», а когда ей надоест роман и она проснется, они бы мило расставались, с легким стеснением в груди. Нежность выражается именно в этом. Моя бедная Флоранс! Перестань!..

Пробегали щиты с названиями лучших марок бургундского. Приближались окрестности Макона. Она рассеянно листала женский журнал, рассматривала корсеты, лифчики, прочитала гороскоп своего знака Рыбы… «Следует проявлять терпение со своим окружением». А знак Рене? Он вроде бы Рак?.. «С начала лунного месяца Марс неудачно расположен по отношению к Венере, рожденным под этим знаком не следует поддаваться эмоциям…» Не доезжая Шалона-на-Соне, она заснула.

«Вольво» ехал не очень быстро. Они пристроились прямо за ним. В этой массе машин, двигавшихся на юг, они никак не могли привлечь внимание Жерсена. Кроме того, «Пежо-504» — неприметный автомобиль. Жерсен им был хорошо виден, а при торможении в зеркале заднего вида они могли разглядеть даже часть его лица. Их взгляды скользили по нему, как затачиваемое лезвие ножа. Куда это он направляется?.. Доехали до развязки Куртене. Судя по всему, он движется в направлении Лиона. Жоэль за рулем жевал резинку и напевал про себя какую-то мелодию, ладонью правой руки отбивая такт на руле. Его ничто никогда не удивляет. Лион?.. Пусть так. Преследуя Жерсена, он мог бы не задумываясь сесть в самолет и отправиться за ним в Конго или в Южную Америку. Вопросами задавался только Жорж, только он размышлял и ставил перед собой проблемы. Если Жерсен не остался в Довиле, уехал из Парижа через несколько часов после взрыва на вилле, то, разумеется, не потому, что захотел отдохнуть, а скорее всего потому, что полиция посоветовала ему укрыться где-нибудь на некоторое время. И чем дальше Жерсен уезжал, тем труднее становилось захватить его. Эта операция подготовлена плохо. Влади решился на нее, недостаточно все обдумав. Жорж тоже был сторонником решительных действий, но тщательно подготовленных, а не таких, как это, слишком напоминающее «Атаку летучего отряда». Влади, в сущности, был анархистом, не верящим в глубокую терпеливую воспитательную работу среди масс. Клода спасти, конечно, надо. Но есть более важные и, главное, более полезные дела.

Между ними и «вольво» втиснулась маленькая красная «альфа», за рулем которой сидела молодая женщина с развевающимися на ветру волосами. Жоэль присвистнул.

— Посмотри, что я вижу! — произнес он.

Он развлекался. Жорж всегда недоумевал, почему Жоэль пришел к ним. Родом из затерянного городка в Морбиане, он отличался неразговорчивым и замкнутым характером. Малый он, впрочем, был неплохой, гордился своей силой, но не воспринимал никакой идеологии. Работал он в гараже. К нему относились как к мальчику на побегушках. Он всегда со всем соглашался. Он слушал Влади, как слушал бы кюре. Это немного раздражало. Красный кабриолет вышел из ряда и вихрем обогнал Жерсена. Жоэль выглянул из окна, провожая его взглядом.