Агата Кристи - Эхнатон. Паутина. Вернуться, чтобы быть повешенным. Вердикт. Нежданный гость. Возвращение к убийству. Тройное правило

ЭММЕЛИНА. Да.

ГИНЗБЕРГ. Она сама вам так сказала?

ЭММЕЛИНА. Да.

ГИНЗБЕРГ. А что ей сказали вы?

ЭММЕЛИНА. Что все это чепуха, конечно.

ГИНЗБЕРГ. А вы сами не предпринимали каких-нибудь шагов?

ЭММЕЛИНА. О каких шагах вы говорите?

ГИНЗБЕРГ. Вы не обсуждали этого с лечащим врачом? Не брали пищу на анализ?

ЭММЕЛИНА. Нет, конечно. Это просто болезненный бред!

ГИНЗБЕРГ. Возможно, что и нет. Ведь такие случаи бывают, и гораздо чаще, чем принято думать. По своим симптомам отравление малыми дозами мышьяка, а чаще всего применяется именно мышьяк, практически неотличимо от гастрита.

ЭММЕЛИНА. Брайен на такое не способен — нет!

ГИНЗБЕРГ. А девица?

ЭММЕЛИНА. Да! Да, я так и думаю. Жаль, мы этого теперь уже не узнаем.

ГИНЗБЕРГ. Вот тут вы ошибаетесь, мисс Росс. Об отравлении могут свидетельствовать различные пробы. Следы мышьяка находят в волосах, в ногтях…

ЭММЕЛИНА. Я в это не верю! Никогда не поверю, что это Брайен! Инспектор, я вам больше не нужна?

ИНСПЕКТОР. Нет, мисс Росс.

Эммелина идет к столу, чтобы забрать записку, но инспектор успевает схватить ее раньше.

Она останется у меня. Это улика.

ЭММЕЛИНА. Да, конечно. (Выходит.)

ГИНЗБЕРГ. Так-с, кое-что мы получили.

ИНСПЕКТОР. Да. Из китайской вазы в холле. Интересно.

ГИНЗБЕРГ. Это его почерк?

ИНСПЕКТОР. О да, это почерк Брайена Уингфилда. Знаете, он пользовался большим успехом у дам. Сбивал их, как кегли. На свою беду, те воспринимали его всерьез.

ГИНЗБЕРГ. Что-то очень он похож на Казанову. Кропает исторические романы. Большой эрудит…

ИНСПЕКТОР. В истории тоже хватает грязи… Ох… (Замечает, что сидит в кресле Гинзберга, и встает.)

ГИНЗБЕРГ. Благодарю вас. Значит, развязка нашего исторического романа еще впереди?

ИНСПЕКТОР. Да уж. Соберите вместе четырех рассерженных людей, которые бросают друг другу обвинения, возьмите злющую тетку и дайте ей выболтать все секреты — и вот вам свежий материал для романа, а?

ГИНЗБЕРГ. Это плюс к тому, что вы уже знали. Кстати, чем вы располагали до сих пор?

ИНСПЕКТОР. Несколькими непреложными фактами. Рассмотрим их под финансовым углом зрения. Брайен Уингфилд — человек бедный, его жена — богатая. Ее жизнь застрахована в его пользу — деньги не слишком большие, но позволили бы ему снова жениться, если бы он захотел. А капитал находится в доверительном управлении, поэтому если она умрет бездетной, все достанется брату и сестре. Если верить Брайену, она сказала брату, что больше не намерена за него платить. Хотя думаю, что все равно ей пришлось бы.

ГИНЗБЕРГ. Так кто же этот Б? Брайен? Бренда? Брат Билл? Или Эммелина — без всякого Б?

ИНСПЕКТОР. Эммелина без… Эммелина? Постойте-ка, что-то я сегодня слышал, когда все они были здесь… Нет, не вспомню.

ГИНЗБЕРГ. Может, Б — это бандит?

ИНСПЕКТОР. Нет, ни в коем случае. На этот счет есть исчерпывающие данные. Прямо перед домом проходит дорога, и там дежурил констебль. Оба крыла дома и въездные ворота были ему прекрасно видны. В тот день никто не входил и не выходил из дома.

ГИНЗБЕРГ. Знаете, инспектор, вы попросили меня о сотрудничестве — а сами осторожничаете, не выкладываете карты на стол. Скажите прямо — что вы предполагаете.

ИНСПЕКТОР. Я не предполагаю. Я знаю.

ГИНЗБЕРГ. Что?

ИНСПЕКТОР. Возможно, я ошибаюсь — хотя вряд ли. Подумайте сами, доктор. У вас есть еще семь минут.

ГИНЗБЕРГ. Ха! О да. (Подходит к пациентке.) Миссис Уингфилд! Спасибо за помощь, миссис Уингфилд. Сейчас мы подходим к критической точке эксперимента.

ИНСПЕКТОР. Миссис Уингфилд, мы сейчас уйдем, оставим вас практически без охраны. Никто из подозреваемых не знает, что к вам вчера вернулась способность к речи. Они не знают, что на самом деле вы не видели того, кто столкнул вас с балкона. Вы отдаете себе отчет, что это значит?

ПАЦИЕНТКА. Один из них попытается…

ИНСПЕКТОР. Безусловно. Кто-то войдет в эту палату.

ГИНЗБЕРГ. Вы уверены, что действительно этого хотите, миссис Уингфилд?

ПАЦИЕНТКА. Да, да, я должна знать… я должна знать, кто…

ИНСПЕКТОР. В таком случае — не бойтесь. Мы будем рядом. Если кто-то приблизится к вам или притронется…

ПАЦИЕНТКА. Я знаю, что делать.

ИНСПЕКТОР. Спасибо, миссис Уингфилд, вы замечательная женщина. Наберитесь храбрости еще на несколько минут, и мы поймаем убийцу. Положитесь на меня. Вернее, на нас с доктором.

ГИНЗБЕРГ. Готовы?

Они вывозят каталку на середину комнаты.

ИНСПЕКТОР. Вот так.

ГИНЗБЕРГ. Не пройти ли нам в мой кабинет? Некоторые записи, с учетом версии об отравлении, вас могли бы заинтересовать.

ИНСПЕКТОР. Да, и еще, если можно, я хотел бы посмотреть рентгенограмму. (Выключает свет и уходит вместе с Гинзбергом.)

В темноте входит медсестра с маленьким шприцем и скрывается за занавеской.

ПАЦИЕНТКА. Помогите! На помощь!!

Входит инспектор.

ИНСПЕКТОР. Все в порядке, миссис Уингфилд, мы здесь!

Входит Гинзберг, зажигает свет и подбегает к пациентке.

ПАЦИЕНТКА. Помогите! Убивают! (Показывает на занавеску.) Там!

ИНСПЕКТОР. Как она?

ГИНЗБЕРГ. В полном порядке. Вы оказались очень храброй, миссис Уингфилд.

ИНСПЕКТОР. Спасибо, миссис Уингфилд. Убийца угодил нам прямо в руки. Записка в китайской вазе — это все, чего мне не хватало. Брайену Уингфилду вряд ли понадобилось бы писать тайные послания секретарше, с которой он видится каждый день. Он писал кому-то другому Ну, и дежурный констебль. Он подтвердил под присягой, что никто не входил в дом и не выходил из него. (Повернувшись лицом к занавеске.) Похоже, в тот день вы не воспользовались своим правом уйти с дежурства на прогулку. Можете выходить из-за занавески, сестра Бонд.

Медсестра выходит из-за занавески. Свет гаснет. Занавес.

Написанная примерно в то же время, что и «Смерть на Ниле», эта пьеса из жизни Древнего Египта увидела свет только спустя 35 лет.

Суть конфликта — попытка фараона Эхнатона заставить египтян-многобожников признать единое божество — Атона, бога Солнца. Сын и наследник Аменхотепа III, этот фараон даже сменил имя, назвавшись Эхнатоном, то есть сыном Атона, дабы показать преданность новому божеству. В трактовке Кристи это добрый, мягкий человек, с благородным сердцем, но слабой волей, правитель, чья попытка вести свой народ путями мира и любви заканчивается тем, что измученная и деморализованная страна делается добычей врагов. Лучший друг Эхнатона, молодой воин Хоремхеб, тайно почитает Амона, самого могущественного из прежних богов. Преданность Эхнатона и Хоремхеба друг другу оказывается сильнее, чем разница их характеров и убеждений, и сохраняется даже несмотря на то, что Хоремхеб понимает: блаженный, «не от мира сего» фараон, пренебрегая интересами государства, ведет Египет к полной зависимости от агрессивных соседей.