Буало-Нарсежак - Разгадка шарады — человек. Полное собрание сочинений. Том 4

«— Со стороны кулис и сцены опасности никакой, — сказал он. — Там нет ни одной живой души. Остается зрительный зал. Первые пять рядов будут пустовать, и боковые места над сценой тоже. Что может произойти? Допустим, какой-нибудь чокнутый попробует чем-нибудь швырнуть… У меня повсюду расставлены люди… Преступника тут же схватят… Поверьте мне, ничего не случится! — Комиссар рассек рукой воздух, будто взмахнул косой. — Ничего!»

Камера, установленная, вероятно, где-то на крыше, дала общий план. Она медленно поворачивалась, показывая подходы к мюзик-холлу. Сверху толпа напоминала поток лавы, жирный, в змеящихся струйках. Он начал тяжело разделяться на рукава, раздались крики.

«— А вот и первые почетные гости, — прокомментировал репортер. — Скоро сюда съедутся все корифеи песни и массовых зрелищ… Кажется, я узнаю…»

Его голос заглушили крики восторга. Телеоператор быстро перевел камеру, и на экране возникло лицо знаменитости в узком коридоре нечетких фигур, расплывчатых лиц.

«— А сейчас из „феррари“ выходит…»

Снова вопли. Раймон завороженно переводил взгляд с экрана на экран. Ему хотелось видеть все. Он бы отдал… даже жизнь отдал бы… лишь бы на минуту оказаться на месте одного из тех, кто дружески махал рукой и, приветливо улыбаясь, поднимался сейчас по ступеням мюзик-холла. Возникла сутолока, раздались возгласы.

«— Обстановка накаляется, — говорил журналист. — Полиция уводит одного слишком рьяного любителя музыки. Вечер рискует стать еще веселее, чем ожидалось».

Показали зал. Он был уже полон. Молодежь возбужденно перекликалась… Слышались громкие хлопки.

«— Это лопаются бумажные пакеты. Их надувают зрители, забавы ради», — пояснил репортер.

Музыканты рассаживались в яме. Вдруг какой-то человек, вероятно полицейский в штатском, приказал им выйти, и они один за другим снова удалились. А шум все нарастал. Раймон и сам уже не владел собой. Волосы его слиплись от обильного пота. Стакан дрожал в пальцах. Он забрался с ногами на диван, уселся поглубже.

«— Только что комиссар Мессалье решил внести в программу существенные изменения, — продолжал репортер. — Он считает, что это поможет сохранить нормальную обстановку. Крис Марешаль, чей номер намечался во второй половине концерта, выступит в самом начале. Сейчас конферансье объявит об этом зрителям…»

Появление конферансье, вынырнувшего из складок занавеса, было встречено такими воплями, топотом, взрывами лопающихся мешков, что слова его потонули в этом гвалте. Он беспомощно развел руками и снова скрылся. Раймон представил себя на месте Криса. Если когда-нибудь к нему вернется удача, он тоже будет слушать из-за кулис этот рев… ему тоже доведется шагать в свете прожекторов навстречу многоголовому зверю. Сумеет ли он?.. Да… Да… Он стремился к этому мгновению изо всех сил. И он своего добьется, если только преступник осмелится сейчас нанести удар… если Крис сойдет с его дороги… Раймон жадно выпил, как раненый, который возвращается к жизни, и подался вперед, кусая ногти.

Занавес начал медленно раздвигаться, открывая сцену, в глубине которой небольшая группка сопровождающих ожидала выхода Криса. На этот раз раздались не просто вопли, а дикий рев; вся студия содрогалась от гула — зал приветствовал Криса. Вот он — настоящий успех, вот слава, вот удача… Раймон задыхался, словно под пыткой. Наконец показался Крис, сначала совсем маленький — точка на экране, — но, поскольку камера быстро приближалась к нему, он рос на глазах, словно аплодисменты превращали его в гиганта. Он занял собой весь экран: выразительное, светящееся лицо, лихорадочно блестевшие глаза, будто две загадочные впадины, — в нем чувствовалось что-то сверхъестественное. Теперь он чуть не касался соперника.

— Сволочь! — прошептал Раймон и отпрянул к самой стенке.

Фортепьяно, ударные и контрабас заиграли слишком хорошо знакомую Раймону мелодию, но он даже не слышал ее. Он весь обратился во взгляд и вживался в ненавистный облик с такой страстью, с какой другие предаются любви. Он растворился в нем, кожей, каждым нервом своим ощущал ужас, владеющий Крисом, и думал: «Вот сейчас… сейчас надо стрелять… сейчас…»

Шум в зале постепенно стихал. «Вот сейчас…»

Показанный в полный рост Крис прижал руки к груди, словно старался унять пронзительную боль. На самом деле этот законченный лицемер ждал, пока наступит полная тишина — ощутимая, душераздирающая, — будто бы заранее переживал тоску и безысходность, наполнявшие песни Жода. Он потянулся к микрофону.

— Господи! Сейчас надо, ну давай! — крикнул Раймон.

«— „Я тебя обнимал“, — объявил Крис. — Слова и музыка Оливье Жода».

Снова крики, снова аплодисменты; опять от рева задрожали телевизоры. Раймон встал. Он огляделся, вспомнил про пистолет в кармане. «Раз ни у кого не хватает смелости…» Он сам не сознавал, что делает. Видел только, как обнажаются зубы Криса в торжествующей улыбке. Он вытянул руку с пистолетом и выстрелил в ближайший телевизор.

Его оглушило. Телевизор разлетелся вдребезги. Взметнулись языки пламени, повалил дым. Раймон вне себя прицелился в другой экран, но рука его ослабла… Двадцать изображений Криса синхронно покачнулись, двадцать ртов открылись в беззвучном крике, поскольку его заглушали повскакавшие со своих мест зрители. А потом Крис упал на колено. Раймон опустил дымящийся пистолет. Со стороны кулис к авансцене спешили люди. Крис рухнул лицом вперед.

Занавес поплыл, закачался, и изображение исчезло. Что-то похожее на рыдание вырвалось из груди Раймона. Он слушал… Неужели опять? Что это за кошмар? Может, он просто бредит? Он осторожно повернул голову… А вдруг сейчас увидит, как по стенам бегают крысы?.. Экраны снова ожили, зазвучала нежная мелодия, закачались кувшинки.

— Нет, — произнес Раймон вслух. — Нет, только не это…

Затуманенное сознание его в панике искало выход. Он бросился к дверям, обернулся, чтобы еще раз убедиться… Кувшинки, повсюду кувшинки. Он весь был в кувшинках, как утопающий, вынырнувший последний раз на поверхность… И по щекам струилась вода… а может быть, слезы… Он бросился в темноту, даже не закрыв двери.

— Огнестрельное ранение, — сказал врач. — Пуля застряла в теле. Нужно немедленно оперировать.

Шум в зале стоял такой, что Мессалье его еле расслышал. Подошел один из охранников.

— Что делать, шеф?.. Многим уже удалось уйти… Наши, конечно, растерялись немного… Некоторые из оставшихся начинают беситься… Мне кажется, лучше всех выпустить… В зале же более тысячи человек. Если каждого осматривать да устанавливать личность, представляете, когда мы закончим? А главное, что это даст? Наверняка преступник…