Джон Макдональд - Мы убили их в понедельник

И он задремал, а когда открыл глаза, то мир изменился. Он чувствовал себя слегка замерзшим и спокойным. Наступил серый рассвет. Он зевнул, потянулся, поскреб пальцами щетину на подбородке и оттащил кресло обратно на крыльцо. На востоке виднелась красная полоска. Он чувствовал себя совершенно расслабившимся, немножко самоуверенным и даже чуточку бесшабашным.

Достаточно бесшабашным или же, как он признался себе позднее, достаточно безумным, чтобы пробраться на «Скиммер», влезть на борт с большой осторожностью и, двигаясь по боковой палубе на цыпочках, заглянуть в каюту. Света было еще недостаточно, чтобы он мог четко все различить. Но он и не хотел видеть все в подробностях. Он посмотрел в окно каюты. Они лежали на койке, прижавшись друг к другу, с одеялом поперек бедер. Трой храпел во сне. Майк видел бледные сплетенные конечности и понимал, что они спят в обнимку.

Трогательная сцена, подумал он. Он отошел, криво улыбаясь. Потом быстро зашагал к себе в комнату, лег в постель и провалился в сон, как в угольную шахту.

В одиннадцать часов утра в воскресенье, когда Майк пил вторую чашку кофе и только собирался закурить первую за день сигару, на веранду вышла Дебби Энн и присела к нему за маленький столик. Она без умолку говорила и улыбалась сердечной приветственной улыбкой. На ней были голубые льняные шорты и белая рубашка мужского покроя с длинными рукавами.

— Дюрельда сказала мне, что ты ешь за троих. Она тобой очень довольна. Я способна утром засунуть в себя только горячий чай и маленький тост.

— Может, ты просто вчера перебрала?

— У-гу! Основательно.

Он посмотрел на нее с удивлением. Она казалась очень молодой, свежей девушкой хорошего здоровья. На вид ей можно было дать лет семнадцать. Он вгляделся попристальнее. Нет, все же заметно, что у нее была бурная ночь. Ее губы были распухшими и помятыми. Под глазами виднелись темные тени. Царапина на горле исчезала в вороте рубашки. И он заметил, что, садясь, она чуть поморщилась — боль в ноге?

Маленькая кобылка вынесла долгую ночную скачку с лихим наездником. Он усмехнулся. Он также уловил в выражении ее лица оттенок самодовольства, может, это был вызов. Она была как гадкий ребенок, который, изображая совершеннейшую невинность, рассчитывает избежать порки.

Дюрельда подала чай и тост и вернулась на кухню.

— Субботние вечера меня утомляют, — сказала Дебби Энн. — Как-то это нужно изменить.

— Мы потеряли ваш след около одиннадцати.

Она подняла брови:

— О, правда? А мне казалось, что вы настолько поглощены друг другом, что и не заметите, если мы исчезнем.

— Она славная девушка. С ней приятно говорить. Но «поглощены» вовсе не то слово. Извини. Мне хотелось бы вызывать восторг у юных дам, но у меня не получается.

— Может быть, тебя недостаточно поощряют?

— Куда вы ходили?

Она откусила тост. Она не торопилась отвечать.

— Ну, мы погуляли туда-сюда по берегу, чтобы Трой протрезвел. Да и мне это было необходимо, если уж честно говорить. А потом мы немного поплавали под луной. Ничего особо выдающегося. Трой уже встал?

— Я его не видел.

— Он будет опять мучиться похмельем. Не так сильно, как в прошлый раз, но все равно довольно основательно.

— Кого ты пытаешься обмануть, Дебби Энн? Меня, себя, Троя или свою мать? Или всех на свете?

Она брякнула чашкой о стол и уставилась на него:

— В каком смысле обмануть? Ничего не понимаю. — Ее широко открытые глаза были совершенно невинными.

— Перед тем как Ширли ушла домой, мы отправились поближе посмотреть на яхту в лунном свете.

— Ох, — тихо произнесла она. Было видно, как под загаром она густо покраснела. — Ох! Неловко получилось, дружище.

— И только? Просто неловко?

Сузив глаза, она проговорила:

— Чего ты от меня ожидаешь? Что я буду рвать на себе волосы? Биться головой о стену?

— На это я не рассчитываю, но, может быть, тебе могло бы быть просто стыдно? Ты способна чувствовать себя слегка виноватой?

Она пожала плечами:

— Пожалуй, нет. Было бы лучше, если бы никто об этом не знал. Но ты уже знаешь. И я предполагаю, что осуждаешь меня. Ничего хорошего в этом нет, но все же это и не конец света.

— Хорошо. Это не конец света. С этим я согласен. Но это грязные отношения. Позорные.

Ее ухмылка все еще не сходила с лица.

— Рассуждения на тему морали в такую рань? Да ладно, Майк. Расслабься. Это просто еще одна случайная связь. Только и всего. Никто не виноват. К этому шло уже довольно давно. Старая как мир история. И рано или поздно это должно было случиться и случилось. Это на самом деле не имеет никакого значения, Майк.

— Для Мэри?

— Ее брак испорчен до крайности, и ты знаешь это так же хорошо, как и я. Что она потеряла этой ночью? Ровным счетом ничего.

— Я все гадаю, что она сказала бы на это?

— Ох, Майк, ну в самом деле! Неужели не догадываешься? Если она когда-нибудь об этом узнает — а я надеюсь, этого не произойдет, — я точно могу сказать, как она будет реагировать. Даже если бы я сделала подробнейшее признание, она не стала бы слушать. Она объяснила бы все так: ее бедная детка пытается скрыть, что ее изнасиловали в пьяном виде. О, семейная честь! О, какой скандал! Тебе я признаюсь, что это было довольно подло и в основном по моей вине — черт, полностью по моей вине, — и, вероятно, лучше было бы, если б этого не случилось. Но это произошло, и с этим ничего не поделаешь. Может ли это случиться опять — может, а может и нет, кто знает? Но ты не должен вести себя так, будто я какая-то преступница или вроде того.

Он нахмурился, изучающе глядя на нее:

— Мне кажется, я не понимаю тебя. Ты выглядишь скорее лукавой, чем порочной. Но ты способна на порочные, ужасные поступки. Ты — опасный, жестокий человек, никого не щадящий. Ты способна даже оправдывать свои действия.

— А почему бы и нет? Это большой суровый мир. В нем происходит много неприятных вещей.

— Думаю, это оттого, что ты пустышка, — сказал он. — Пустышка в том смысле, которого ты никогда не поймешь. В тебе нет даже ростков морали. Ты ведь и слова-то этого не знаешь?

— Это напоминает мне беседы в церкви.

— Хорошо. В тебе нет совести. Но жалость к матери?

Она посмотрела на него с откровенным недоброжелательством:

— Хватит, я все поняла.

— Что поняла?

— Всю эту твою нравоучительную бодягу. У тебя ничего не вышло с Макгайр, да? Поэтому ты заделался таким праведником? А я гадкая девчонка. А если бы у тебя все получилось, друг мой, ты не сказал бы мне ни одного слова, так? Как мне жаль тебя, миленький.

Она засмеялась, и он почувствовал, что она старается, чтобы смех звучал совершенно естественно, но в глазах у нее не было смеха. В них была настороженность. Смех показался ему еще более искусственным, когда прекратился.