Эдмунд Криспин - Лебединая песня. Любовь покоится в крови

Джудит сопротивлялась, но перевес оказался на стороне грузного пьяного Шортхауса. Джоан пришлось вмешаться. Женщина она была крепкая и не из слабонервных. Какие меры Джоан приняла, уточнять не будем. Важно, что Шортхаус успокоился. Повалился на бок и затих.

Джоан посмотрела на девушку, которая судорожно оправляла платье.

— Он вам ничего не повредил, дорогая?

— Нет-нет, спасибо, — смущенно проговорила Джудит. — Страшно подумать, что могло произойти, если бы не вы. — Она вдруг испуганно посмотрела на лежащего Шортхауса. — А он не?..

Джоан усмехнулась:

— Не беспокойтесь, с ним все в порядке. Дышит. Правда, испарения такие, что хоть противогаз надевай, но это уже другое дело. А вы уходите поскорее домой, так будет лучше.

Джудит засуетилась:

— Да, да, я сейчас. — Она замолкла, а затем, запинаясь, добавила: — Не знаю, как вас отблагодарить, но, пожалуйста, никому об этом не рассказывайте. Я вас очень прошу.

Джоан нахмурилась:

— К сожалению, сейчас уже поздно искать Эдвину замену, а то я бы обязательно настояла, чтобы его убрали из труппы.

— Нет, не надо, — проговорила Джудит со странной горячностью. — Мне будет очень стыдно, если люди узнают.

— Стыдно? — удивилась Джоан. — Но вас не в чем упрекнуть, дитя мое.

— Ну просто стыдно… я не знаю. Очень вас прошу, обещайте никому не рассказывать.

Джоан пожала плечами:

— Хорошо, не буду, раз вы так просите. — Она помолчала. — Где вы живете? Я хочу вас проводить, если это не далеко.

— Вы очень добры, но, право, не стоит беспокоиться.

— Пойдемте, — сказала Джоан, — мне полезно прогуляться.

— А что с ним? — Джудит показала на лежащего Шортхауса.

Джоан махнула рукой:

— Пусть полежит, проспится. Правда, потом он снова напьется, но нас это не касается. Надевайте пальто.

По дороге Джудит призналась Джоан, что «ухаживания» Шортхауса начались одновременно с началом репетиций. А ей было неловко слишком резко его отталкивать. Как же, знаменитый певец. Кроме того, у нее есть молодой человек, тоже из хора, но он музыкант. И не простой, а композитор. Недавно закончил работу над оперой, и Шортхаус обещал кое-какое содействие.

— О, моя дорогая, — со вздохом проговорила Джоан, — советом могут помочь многие. И я, и Адам. А вот что касается постановки, то тут надо искать помощи у мультимиллионера.

Возвращаясь в отель «Булава и скипетр», Джоан думала о Шортхаусе. Этот человек планомерно разрушал себя и скоро мог дойти до точки, когда уже не смогут выручить ни голос, ни артистические способности. Конечно, хорошо бы за сегодняшнюю проделку исключить его из труппы, но обещание есть обещание.

В конце концов она была вынуждена его нарушить под давлением обстоятельств, о которых речь пойдет дальше.

Вскоре начались репетиции с оркестром, а с ними и неприятности.

Шортхаус постоянно предъявлял претензии к дирижеру, придирался к любой мелочи, буквально не давал ему работать. Вот и сегодня, не успели начать, как опять что-то случилось.

Адам шумно вздохнул и отправил в рот пластинку жевательной резинки. В зрительном зале на одном из передних сидений Джон Барфилд жадно поедал сэндвич с ветчиной, роняя крошки на жилет. Движения его челюстей заворожили Адама настолько, что он некоторое время пристально смотрел не мигая, пока тот не заметил и не поднял взгляд на сцену.

А здесь опять остановилась репетиция. Эдвину на этот раз не понравился темп.

— Разумеется, мистер Пикок, я уважаю ваше мнение. — Шортхаус говорил тоном, весьма далеким от уважительного, чуть наклонившись в сторону рампы. — Но зачем вы тут делаете такое подчеркнутое акселерандо? [3] Постепенное ускорение исполняемого произведения. Это совершенно не соответствует настроению Сакса в данный момент.

Джордж Пикок нервно задергал дирижерской палочкой. Ему было явно не по себе.

«И есть от чего», — подумал Адам.

Репетиции «Мейстерзингеров» с участием Эдвина Шортхауса были также тяжелым испытанием для дирижеров много старше и опытнее. Адам жалел Пикока. Удачная постановка «Мейстерзингеров» определила бы карьеру этого способного молодого дирижера, а Эдвин Шортхаус уже сколько дней не давал ему покоя и мотал нервы. В конце концов спектакль может быть загублен. К тому же время шло, а сегодня только начали репетировать третий акт.

Адам наклонился к Джоан:

— Боже мой, неужели Эдвин не может заткнуться хотя бы на десять минут?

Она кивнула:

— Ты же видишь, он делает это нарочно. Ему доставляет удовольствие изводить Пикока. Как жаль, что этот боров такой хороший певец.

— Иначе кто бы его здесь держал, — сказал Адам. — Я думаю, он доиграется, доведет кого-нибудь до смертоубийства.

— …и все же, если вы позволите, я предпочел бы оставить все как есть, — произнес Пикок, стоя за дирижерским пультом. — В этом месте явно необходим дополнительный импульс.

— Хорошо, — неожиданно согласился Шортхаус. — Я буду пытаться следовать вашему ритму. Если, конечно, получится.

— Скотина, — горячо прошептала Джоан. — Презренный осел. У него совершенно нет чувства ритма.

Адам вздохнул:

— Еще одна остановка, и мы сегодня третий акт не пройдем.

Оркестр заиграл снова. Дошли до того места, которое обсуждалось, и Шортхаус опять отстал. Пикок постучал палочкой по пульту, и музыка прекратилась.

— Ну теперь будет веселье, — сказала Джоан.

— К сожалению, мистер Шортхаус, мы в очередной раз оказались впереди вас.

— Мистер Пикок, если мои усилия как можно точнее передать замысел композитора вас раздражают, так извольте сказать об этом прямо, а не путем дешевых насмешек, — резко бросил Эдвин Шортхаус.

На сцене стало тихо.

Пикок густо покраснел, однако взял себя в руки.

— Давайте пока оставим этот пассаж и продолжим с четвертой сцены — выхода Евы. Вы готовы, мисс Дэвис?

— Да, — крикнула в ответ Джоан и повернулась к Адаму: — Мне противно даже изображать флирт с Эдвином.

— Не думай об этом, — подбодрил Адам. — И если он начнет придираться к тебе, я думаю, ты найдешь, что ответить.

— Это было бы чудесно, — мечтательно проговорила Джоан. — Но на такое мало надежды. Он цепляется только к молодым и неопытным, кто не может как следует дать отпор. Ну я пошла.

Адам улыбнулся:

— Счастливо. Встретимся на сцене под липой. И не приводи подругу.

Он продолжил размышлять. Ситуация была крайне тревожная. Пикок может сломаться, и что тогда? К сожалению, Шортхаус знал, что может беспрепятственно хамить дирижеру. Ему за это ничего не будет. На него шла публика, он делал кассу. А кто такой Пикок? Да никто, пустое место, хотя номинально его указания должны выполняться беспрекословно. Ведь в опере слово дирижера — закон.