Йорг Маурер - Убийственная лыжня

С уважением — ваш (беглый) преступник.

Максимилиана и Траудль Утцшнайдер прочли запись, подумали, что это шутка, выдумка опьяненной горным воздухом ранней пташки, но тем не менее для гарантии уложили книгу отзывов в рюкзак и занесли ее на обратном пути в полицейский участок. Там она и лежала сейчас на столе.

— По крайней мере одного этот шутник добился, — сказал Еннервайн, который еще не успел снять плащ. — Нам придется возобновить расследование по делу Сёренсена.

Мария достала большую лупу и повнимательнее стала рассматривать почерк легкомысленной записи. С возгласами изумления и профессионального удивления она изучала росчерки. Она была в своей стихии. Она писала свою кандидатскую диссертацию о многократных рецидивистах. О симулянтах (« тритбретфарер»-псих, выдающий желаемое за действительное ), о демонстрации силы, об игре «в охотника и собаку», о письмах с признанием, психострессе и о системных ошибках. Во время учебы она выбрала эту специальную область, которая, с точки зрения статистики, имела чрезвычайно малое значение. Так как тип Лектора Ганнибала встречается так редко, как и австралийский трехпалый ленивец с кисточковыми ушами. Многократный рецидивист — редчайший специалист в большой и пестрой семье криминального мира, редчайший мотылек среди ночных бабочек. И сейчас Марии наконец попался один в сачок.

Протокол допроса свидетелей обермейстером полиции Иоганном Остлером, номер дела 8458-000029-9/2

(Один микрофон свистит.)

Остлер:Проверка. Проверка. Двадцать один, двадцать два. Проверка. Проверка. Годится. Протокол допроса свидетелей обермейстер полиции Иоганн Остлер — время — сколько…

Свидетель:Сейчас четверть двенадцатого.

Остлер:Хорошо. Спасибо. Итак 11.15. Тогда — Траудль и Макс, хорошо, что вы здесь. Поздравляю с годовщиной свадьбы. А теперь прошу рассказать всю историю еще раз с самого начала.

Свидетель:Итак, Иоганн, это было так…

Остлер:Я полагаю, мы должны обращаться друг к другу на вы. Это официальный протокол.

Свидетель:Это так предписано?

Остлер:Нет, как тогда звучит такое: Привет, Траудль, ты что-нибудь видела? — Нет, я ничего не видела, Иоганн! — это похоже на деревенское театральное представление, а не на официальный протокол.

Свидетель:Ну хорошо, тогда будем на вы.

Остлер:Итак. Что вы собственно сейчас видели, господин — скажи, а как твоя фамилия, Макс. А то я только знаю название твоего владения: Хаутерер.

Свидетель:Утцшнайдер моя фамилия. Зовут меня Хаутерер, я Максимилиан, а Утцшнайдер — так пишется.

Шваттке:Гм, позвольте мне вмешаться: я не совсем поняла, что вы сказали.

Остлер:Извините, это госпожа комиссар Шваттке, она из Реклингхаузена, там, очевидно, нет названий владений. Итак: название владения, дома в сельской местности в Баварии считается все еще первоначальной фамилией, с которой к человеку обращаются. То есть это имя рода, клана, баварской семьи. So hoaßt та. А то, как это пишется, это официальная фамилия.

Шваттке: So ho-asst та.

Свидетель:Почти так, госпожа комиссар. Только «а» вы должны произносить еще более закрыто. So hoaßt та.

Шваттке: So ho-asst та. Я никогда этому не научусь.

Остлер:Это правильно, а теперь дальше. Фамилию по названию дома Хаутерер мы опустим и будем обращаться к вам Утцшнайдер. Макси и Траудль Утцшнайдер, верно?

Свидетель:Почти. Максимилиан и Вальтрауд Утцшнайдер.

Остлер:Итак, допрос Максимилиана и Вальтрауд Утцшнайдер. Но минуточку: Утцшнайдер? Утцшнайдер? У меня есть родственница, двоюродная бабушка, ее фамилия тоже Утцшнайдер. Терезия Утцшнайдер. Ты с ней случайно…

Свидетель:Это Доммеле Ресль, кузина одной моей тети. Она пишется официально Утцшнайдер. Но зовут ее Доммеле. А имя ее Терезия.

Остлер:Да, ну и дела, тогда мы все друг другу родственники!

Свидетель:А разве это плохо?

Остлер:Не совсем плохо. Но я думаю, в этом случае я не имею права проводить этот допрос.

(Растерянное молчание, двиганье стульями, открывается дверь.)

Холльайзен:Я не помешал?

Остлер:Нет. Оставайся здесь, это очень кстати, ты можешь продолжить допрос свидетелей Утцшнайдер вместо меня.

Холльайзен:Да, конечно.

(Дверь закрывается, шаги, кто-то садится. Откашливание. Шелест страниц.)

Холльайзен:Проверка. Проверка. Двадцать один, двадцать два. Проверка. Проверка. Годится. Протокол допроса свидетелей обермейстер полиции Франц Холльайзен — время — сколько…

Свидетель:Сейчас около половины двенадцатого.

Холльайзен:Спасибо. Итак 11.30. Господин и госпожа Утцшнайдер, а теперь расскажите всю историю еще раз с…

Свидетель:Холльайзен? Холльайзен? Извините, что я вас прерываю, но вы ведь Франц Холльайзен, сын старого Холльайзена, который тоже был жандармом?

Холльайзен:Да, полагаю, что это я. То есть: мое имя Франц, зовут меня Кунтерер, потому что название нашего дома Кунтерер — а официально я пишусь Холльайзен.

(Один микрофон свистит.)

Мария Шмальфус считала, что ей в сети попался серийный рецидивист, остальная часть команды в большинстве своем была еще более скептически настроена. Написанное от руки признательное письмо? Подложено в таком неконспиративном месте? И потом спустя так много времени после предполагаемого покушения?

— С моей точки зрения, это скорее указывает на розыгрыш, — сказал Штегеле. — Шуточка типа: Одинокий турист читает наверху на вершине горы Кроттенкопф газету трехмесячной давности, в которую он завернул свои бутерброды, выпивает немного настойки из горечавки и в приподнятом настроении пишет в гостевую книгу на вершине что-то спонтанно, в чем при спуске уже раскаивается.

— Протестую, Штенгеле, так как на спонтанную запись это не похоже, — говорит Мария. — Не хочу опережать эксперта по проведению графической экспертизы, но я бы сказала, что пишущий заранее все очень хорошо обдумал то, что изложил на бумаге.

— Хорошо, подождем графолога. Но я все равно не жду многого от этих фокусов, — сказал Штенгеле.

— Вы имеете в виду графологию? Ну да, это в некотором роде пограничная наука. Но кое-что по почерку можно распознать.

— Я не совсем уверен, — сказал Штенгеле, — может быть, у меня предрассудки. Я, будучи школьником, как и многие другие дети, использовал разные почерки. У меня было два: один плавный, с наклоном вправо, мелкий и другой, вертикальный, более угловатый и более крупный. Я никак не мог остановиться на одном почерке — я и сегодня пишу и так, и так. Для потехи я однажды показал образцы моих обоих почерков — признанных судом — одному графологу, и тот с вероятностью до девяноста девяти процентов сказал мне, что оба образца почерка принадлежат разным людям. Если не повезет и в суде окажется такой эксперт…