Йорг Маурер - Убийственная лыжня

— Итак, начинается, — сказала Шан Вонгу, когда она отключила телефон. — Поищи-ка адрес на местной карте.

У цитриста Беппи был домик в лесу. Что значит домик? Он обустроил старую огромную виллу скончавшегося художника Гедеке и жил там один.

«Не боишься, что тебя могут ограбить?» — часто спрашивали его.

«Меня никто не обворует», — отвечал всегда на это цитрист Беппи.

Йозеф Фишер, такое было его официальное имя, не был бедняком, он был очень состоятельным человеком, некоторые из супер-ВИПов совали ему иногда чаевые в размере месячных окладов, разумеется, не облагаемых налогом. В эти чаевые была включена негласная договоренность о взаимном молчании. Сейчас цитрист Беппи рассуждал о том, что разболтал кое-какие сведения, которые при нормальных обстоятельствах никогда бы не сошли с его уст. Зачем он рассказал полицейским, что кардинал Кардуччи и испанский строительный магнат Гонсалес в новогодний день были в ВИП-ложе? Если один из них об этом узнает, то, вероятно, конец придет его новогодним выступлениям с игрой на цитре.

К дому вела широкая дорога, но он привык проходить часть пути через лес. Хосе Каррерас и Мик Джаггер рассказывали, что это очень вдохновляет. В доме Беппи не было никаких ценных вещей, самое дорогое, что у него было, это цитра, а ее он всегда носил с собой. Инструмент был трехсотлетней цитрой Страдивари, изготовленной Франческо Страдивари, кузеном знаменитого создателя скрипок Антонио. При этом, естественно, применялись только ценные породы древесины, совершенные пропорции отливали типичным для Страдивари ярким золотисто-коричневым лаком, звук был объемный, а стоимость покупки можно было прошептать только, прикрыв рот рукой.

Но историю с цитрой Страдивари вред ли кто-то знал, и поэтому Беппи чувствовал себя уверенно на темной дороге домой. Цитру он нес в футляре под мышкой, ему нужно было пару сотен метров пройти по темному-темному бору, он шел прямо по лесу, дорогу он знал. Последние полкилометра дорога вела круто в гору до самой виллы — равнинный житель не захотел бы жить наверху. В начале крутого подъема цитрист Беппи остановился, услышав хруст. Это был очень отчетливый хруст. Цитрист Беппи был музыкантом, у него был тонкий слух, он знал, как звучит хруст от косули и диких свиней, как звучит шелест хищных птиц, которые в это время еще охотятся. Но это не был хруст от животных. Это был хруст крадущегося по лесу человека, нечаянно наступившего на что-то.

— Халло! — крикнул Беппи в черную-черную ночь. — Халло! Есть кто-нибудь?

Он не боялся. Кто хотел бы что-то сделать ему? Хруст послышался еще раз, на этот раз в другом месте, наискось за ним. Он обернулся.

— Халло! — крикнул он в том направлении. — Ангерер, это ты? Не делай глупостей.

А хруст уже послышался снова спереди. Если бы он не был таким добродушным и не разболтал бы все. Лучше бы держал язык за зубами. Помочь в расследовании! Ну хорошо, о той или иной большой шишке, которые были тогда в ВИП-ложе, он и так ничего не рассказал комиссару. Но кардинал и строительный магнат, Кардуччи и Гонсалес… Им было бы очень неприятно, если бы они об этом узнали. Было также очень неумно кричать здесь в лесу. Если там, в темноте, действительно были люди, которые хотели схватить его за горло, то тогда своими выкриками он выдал им свое точное место нахождения: начальная строевая подготовка в Бундесвере, вторая неделя. Если бы между своими выкриками он хотя бы сдвинулся на пару метров! Странное во всей этой ситуации было то, что у него действительно все еще не было настоящего страха. Осторожно и очень медленно он поставил футляр с цитрой на землю. Он отстегнул рюкзак и снял широкую кожаную куртку. Он положил все на землю и пошел. Он сделал шагов десять, так что никакого шума не было слышно. Полностью сконцентрировавшись и медленно переставляя одну ногу за другой, он крался таким образом вверх по дороге, в направлении к дому, очертания которого уже неясно можно было видеть вдали.

— Халло! — крикнул он еще раз, но на этот раз значительно тише. Он ждал. Две минуты, четыре минуты. У музыканта очень хорошее чувство времени. Может быть, ему стоило сесть? Или вообще провести ночь здесь снаружи? Или просто пойти дальше и оставить цитру как отступные?

Не услышав перед этим никаких шагов, он почувствовал внезапно холод от стальной струны вокруг своей шеи, которая быстро затягивалась. Он сразу узнал, что это была низкая A-струна его цитры — она состояла из толстой мягкой медной проволоки, обмотанная другим, более тонким и твердым проводом из никелина. Он хотел схватиться обеими руками за струну, но было уже поздно, провод уже настолько врезался в шею, что ему не удалось просунуть под него пальцы. Безмолвный ужас охватил его. Он хотел закричать, но не мог произнести ни звука. Только жалкий хрип вырвался у него изо рта. Он пытался схватиться за плечо, повернуться назад и встать лицом к предполагаемому нападающему, но из-за бесцельных движений петля затянулась только еще туже.

Его похороны состоялись уже на второй день.

«Проверка слышимости, проверка слышимости. Двадцать один, двадцать два».

— Вам ничего другого не приходит в голову?

— А что я вместо этого должен говорить?

— Что-нибудь, но не без конца же «проверка слышимости и двадцать один, двадцать два».

— Не проверка слышимости. Двадцать три, двадцать четыре.

— Мне нужен нормальный текст, чтобы я правильно мог установить чувствительность. Проклятие, вас всех уже достаточно часто соединяли проводами!

— Беккер, не наглейте.

— Может быть, вы знаете наизусть несколько служебных инструкций?

— Закон о функциях полиции, статья двадцать первая — двадцать вторая.

— Дальше, дальше!

— Дальше я не знаю. Мне нужно посмотреть.

— Тогда просто прочтите вслух. Вон там, перед вами, лежит местная газета.

— Трусливое покушение на убийство на курорте… известный всем музыкант… и по дороге домой… цитра, которая якобы была застрахована на три миллиона евро… украдена… обувь и носки в кустах… несомненно почерк серийного убийцы… этого достаточно?

— По мне, так вполне.

— Готовы?

— Нет, минуточку!

— Что еще?

— Мне нужно еще что-то совсем громкое и что-то совсем тихое.

— ОААААААРГ! Это было громкое.

— Это я заметил, что это было не тихое. А теперь тихо.

— Насколько тихо?

— Настолько тихо, чтобы я это почти не слышал.

— Я же не знаю, когда вы уже почти ничего не слышите.

(Микрофон свистит.)

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…» — пропел священник и водрузил аленький деревянный крестик на могилу. Стоял удивительный солнечный день, и на кладбище было полно народу. Такого наплыва Еннервайн не ожидал, для эффективного наблюдения за пришедшими на похороны у него было слишком мало сотрудников. Пришло много друзей цитриста Беппи, много коллег-музыкантов и, конечно, множество дальних родственников, и к тому же значительное число видных деятелей, важных шишек и других busybodies (любопытствующих), которые прилетели с другого края света, чтобы оказать последние почести Верденсфельскому оригиналу и, раз уж они оказались здесь, после этого посмотреть шоу военного парапланеризма.