Джо Алекс - Я расскажу вам, как погиб…

— Значит, это все?

— Все, не считая прислуги. Но прислуга в данном случае не имеет значения. Да, там еще наш старик Малахия.

Печально взглянув на камин, я тяжело вздохнул:

— Бен, я собирался в Саншайн Менор писать книгу, — грустно сказал я. — Стремился к покою, порвал сегодня с женщиной…

— С Кэрол Бэкон? Завтра она будет жить в Торквэй, отель «Эксельсиор», если тебе это интересно, — улыбнулся Паркер.

— Господи, ты и за мной шпионишь?

— Ну что ты? Просто, когда ты получил приглашение от Яна, я вынужден был просмотреть письма твоих знакомых. Ты мог бы, даже не догадываясь, дать себя использовать в каких-то целях. Если в этой анонимке есть хоть доля правды, то те, кто бы они ни были, должны постараться узнать побольше о Яне и его друзьях. Кстати, тебя никто о нем не расспрашивал?

— Нет, — я покачал головой, — нет, никто. — Я задумался. — Нет, нет.

— Ну хорошо. — Паркер встал. — Это интересно, что ни один из друзей Драммонда или Спарроу, ни их родственники не стали объектом внимания…

Вынув из кармана карточку, инспектор протянул ее мне:

— Вот мой телефон в Ярде. А это номер полицейского поста в Малисборо. Это маленький городок, в двух милях от имения Драммондов. Они знают, где меня искать и сразу же нас свяжут. А через неделю я сам приеду на два дня в Саншайн Менор. Скажи Яну, чтобы никому не говорил о моих планах. Я приеду как его фронтовой друг. Малахия же о нас с тобой все знает, еще с тех времен. И об этом ты тоже не забывай.

— Ну, это будет нетрудно, — сказал я. — Это единственное, что не составит труда сделать.

Я проводил Паркера до лифта. Вернувшись в комнату, я подошел к окну и увидел, как большой черный автомобиль удаляется от моего дома по тихой, безлюдной, ярко освещенной улице.

На крыши Лондона падал мелкий беззвучный дождь. Я прикрыл глаза. В комнате теперь стало тихо, так тихо, что я услышал свое собственное дыхание и, услышав его, напрягся, потому что мне вдруг показалось, что это вовсе не мое дыхание, а кого-то, стоящего за моей спиной. Но тут же рассмеялся: «Дурак впечатлительный, — подумал я, — достаточно того, что твой старый друг, который случайно оказался полицейским, попросил тебя о маленькой услуге, показав одновременно письмо, напечатанное на „Ремингтоне“ каким-то ненормальным, тысячи которых бросают подобные письма в почтовые ящики Лондона, и твое воображение начинает создавать картины ближайшего будущего, полные крови, трупов, среди которых твой любимый друг и товарищ по оружию». И все-таки, вынужден я был себе в этом признаться, мне уже хотелось, чтобы после моего приезда в Саншайн Менор там начались какие-нибудь ужасные события, в которых на мою долю выпала бы ответственная роль. Будь откровенен, мысленно говорил я сам себе, ты хотел бы, чтобы те, о ком шла речь, начали атаку, и ты, путем невероятных усилий, у всех на глазах, спас бы обоих ученых. Особенно на глазах у Сары Драммонд, о которой, признайся, ты непрестанно думаешь уже два часа, с той минуты, когда, увидев ее на сцене, осознал, что уже через два дня встретишь ее в прелестном дворике старинной усадьбы, окруженной вековыми деревьями.

Я плеснул в стакан виски, но пить не стал, увлекаемый проснувшимся писательским воображением. Вот, представлял я себе, вот они бегут через парк с похищенными записями Драммонда и Спарроу. А ты внезапно преграждаешь им путь. Гремят выстрелы, взлетают перепуганные птицы и падают люди, в молчании сражающиеся не на жизнь, а на смерть… По освещенной луной клумбе к дому идет человек. Он весь в крови, одежда его разорвана, волосы в беспорядке. Но в руках у него папка с бесценными рукописями. И человек этот — ты! Ты входишь в квадрат света, падающего из дверного проема, и они (прежде всего она) смотрят на тебя. Усталый, ты прислоняешься к стене и протягиваешь папку: «Вот она», — скромно говоришь ты. И в этих двух словах выражен весь твой героизм, потому что все видят и понимают, что ты должен был испытать в этом мрачном парке. Конечно, тут же приезжает полиция, вбегает Бен Паркер со своими людьми, но ты этого уже не видишь: тебя оставили последние силы и ты начинаешь сползать по стене… Тебя подхватывают, и чья-то нежная рука протягивает тебе стакан с виски. Нежная рука… «И все ароматы Аравии…»

Я громко расхохотался и посмотрел в угол, где стояла открытая машинка с бессмысленным листом: ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Да… ГЛАВА ПЕРВАЯ… Что ты сделал, братец мой, за эти годы, что? Этот пустой лист торчит перед тобой как пресловутый знак вопроса. Сегодня тебе исполнилось 35 лет. И за эти тридцать пять лет ты не сделал ничего, чтобы оправдать свое существование. Ну, может, на войне. Но тогда ты знал, что ты нужен. Ты сражался за страну, в которой родился, и за тот образ жизни, к которому ты привык. Но когда, наконец, ты защитил Англию, все утратило смысл в тот же день, когда ты снял форму. И с тех пор ты не можешь найти этот смысл. Кэрол… Ах, если бы Кэрол… У нас мог быть ребенок, и этот дом не был бы таким пустым… Вот если бы она сейчас позвонила…

И телефон зазвонил! Воистину события сегодняшней ночи имели какую-то необъяснимую связь! Я вскочил и пошел к телефону, пытаясь найти слова, которые сейчас скажу Кэрол. С бьющимся сердцем я схватил трубку и выдохнул:

— Алекс слушает.

— Добрый вечер…

Голос, который раздался в трубке, не был голосом Кэрол. Низкий, мелодичный и почему-то очень знакомый.

— Прошу прощения за поздний звонок. После спектакля был ужин, и я только что вернулась домой. Спасибо за розы — они восхитительны, — слышалось в трубке.

— Сара Драммонд? — спросил я.

Вопрос был идиотским.

— Звоню, чтобы поблагодарить за цветы… И еще… Я как раз получила письмо от Яна. Он пишет, что вы собираетесь к нам. Когда?

— Кажется, послезавтра, — сообщил я, уже совсем ничего не соображая.

— Вы знаете, Ян пишет: «Позвони ему и, если он сможет выехать на день раньше, забери его с собой». Так вот я и звоню…

Пора было взять себя в руки и наконец сказать что-нибудь остроумное, но как назло ничего стоящее не лезло в голову.

— Очень приятно. Большое спасибо, — промямлил я.

— Ну так как? — прожурчал низкий голос. — Я готова заехать за вами в девять часов утра.

От полной растерянности я вдруг перешел на светский тон:

— Мне бы не хотелось доставлять вам столько хлопот, — торжественно произнес я.

— О, кроме моего багажа и меня в автомобиле никого не будет.

— В таком случае… — начал я.

— В таком случае я заеду в девять.

Меня просто загипнотизировал ее голос.

— Если я вам скажу, — заговорил я, — что ежедневно ровно в семь сажусь за работу, вряд ли вы мне поверите. Поэтому девять — самое время.

Похоже, я глупел с каждой минутой, но, увы, уже ничего не мог с собой поделать.