Артур Конан Дойль - Человек с вывернутой губой

Я написал статьи и больше не вспоминал про свой маскарад, пока некоторое время спустя не поручился за одного моего друга и не получил постановление о взыскании с меня двадцати пяти фунтов. Я не знал, где найти такие деньги, и тут меня осенило. Я вымолил у кредитора две недели отсрочки, попросил отпуск в редакции и в моем нищем обличье провел эти дни, клянча подаяния в Сити. Через десять дней я собрал необходимую сумму и уплатил долг.

Ну, вы понимаете, как трудно было вернуться к изнуряющей работе за два фунта в неделю, когда я знал, что способен зарабатывать столько за один день, всего лишь подгримировавшись, положив шляпу на землю и посидев неподвижно. Борьба между гордостью и деньгами была долгой, но в конце концов шиллинги и фунты победили, я ушел из газеты и день за днем сидел в уголке, который облюбовал в самом начале, внушая жалость своим обезображенным лицом и набивая карманы медяками. Только один человек знал мою тайну. Он был содержателем притона в Суондем-лейне, где я поселился, чтобы каждое утро покидать его грязным нищим, а вечером преображаться в элегантного джентльмена. Этот субъект, ласкар, получал от меня за свои комнаты хорошую плату, и я знал, что он сохранит мою тайну.

Ну, очень скоро я обнаружил, что могу откладывать значительные суммы. Нет, я вовсе не утверждаю, будто любой нищий на лондонских улицах способен заработать семьсот фунтов в год (а это значительно меньше в среднем тех сумм, которые собирал я), но я обладал редким преимуществом благодаря умению гримироваться, а также и способности ловко отвечать на шутки. Преимущества эти улучшались благодаря практике и сделали меня заметной фигурой в Сити. С утра до вечера на меня изливался поток пенсов, к которым примешивалось серебро, и день, когда мне не удавалось собрать двух фунтов, был поистине неудачным.

По мере того как я богател, мной овладевали более честолюбивые желания: я приобрел дом за городом, а затем женился, и ни у кого не возникло ни малейшего подозрения, чем я занимаюсь в действительности. Моя дорогая жена знала, что я веду дела в Сити, но понятия не имела какие.

В прошлый понедельник, завершив день, я переодевался в своей комнате над курильней опиума, когда, посмотрев в окно, к своему ужасу и изумлению, увидел, что моя жена стоит на улице и смотрит прямо на меня. Я вскрикнул от неожиданности, вскинул руки, чтобы закрыть лицо, и бросился к моему пособнику ласкару, умоляя не допустить никого ко мне наверх. Я услышал ее голос внизу, но знал, что по лестнице ей не подняться. Во мгновение ока я сбросил свою одежду, натянул рубище нищего, загримировал лицо и надел парик. Даже глаза моей жены не могли заглянуть под эту личину. Но тут мне пришло в голову, что комнату могут обыскать и одежда меня выдаст. Я открыл окно в такой спешке, что повредил ранку на пальце, который порезал утром, когда брился в спальне. Затем я схватил сюртук, утяжеленный медяками, которые только что пересыпал в карманы из кожаной сумки, в которую прятал собранные монеты. Я швырнул сюртук из окна, и он исчез под водой Темзы. Остальная одежда последовала бы за ним, но в этот момент по лестнице взбежали констебли, и несколько минут спустя я обнаружил, признаюсь к большому моему облегчению, что во мне не узнали мистера Невилла Сент-Клэра, а вместо того арестовали как его убийцу.

Не знаю, нужно ли мне объяснять что-нибудь еще. Я решил сохранять свою личину настолько долго, насколько сумею, чем и объясняется мой отказ умываться. Зная, в какой тревоге будет моя жена, я снял перстень и в ту минуту, когда никто из констеблей за мной не наблюдал, передал его ласкару вместе со спешно нацарапанной весточкой жене, что у нее нет причин чего-либо опасаться.

– Эту записку она получила только вчера, – сказал Холмс.

– Боже мой! Какую же неделю она прожила!

– Полиция вела наблюдение за ласкаром, – сказал инспектор Брэдстрит, – и, полагаю, ему было не просто отправить письмо незаметно. Вероятно, он перепоручил его какому-нибудь матросу, одному из своих клиентов, а тот не сразу про него вспомнил.

– Именно так, – сказал Холмс, одобрительно кивнув. – Я в этом не сомневаюсь. Но неужели вас никогда не задерживали за попрошайничество?

– Много раз, но штрафы меня не пугали.

– Однако это должно прекратиться немедленно, – сказал Брэдстрит. – Если вы хотите, чтобы полиция замяла это дело, с Хью Буном должно быть покончено.

– В этом я поклялся самой священной клятвой, какую только может дать человек.

– В таком случае полагаю, что, вероятнее всего, никаких шагов предпринято не будет. Но если вы попадетесь снова, все неминуемо выйдет наружу. Мистер Холмс, мы чрезвычайно вам обязаны за раскрытие этого дела. Хотелось бы мне знать, каким образом вы достигаете подобных результатов!

– Этот я получил, – ответил мой друг, – посидев на пяти подушках и скурив унцию табака. Думаю, Ватсон, если мы отправимся на Бейкер-стрит, то как раз успеем к завтраку.